Поль Феваль - Тайна Обители Спасения

Реми тут же упал мертвым, но виной тому было не содержимое бокала – господин д'Аркс за один этот последний час полностью исчерпал весь запас своих жизненных сил.

Морис и Валентина едва успели перенести его на кровать, когда позади них послышался шум. Они оглянулись: в комнату ворвались полицейские, предводительствуемые Лекоком и полковником Боццо.

Доктор Самюэль, прибывший вместе с ними, первым делом бросился к бокалу и обнюхал его. Отчаянный жест и скорбное выражение лица свидетельствовали о результатах его проверки.

– Мы прибыли слишком поздно, – объявил полковник, – нам уже не спасти моего несчастного друга.

Затем, обращаясь к комиссару полиции и указывая пальцем на застывшую в оцепенении юную пару, он продолжил:

– Мне почти сто лет, но за всю свою долгую жизнь ни разу не испытывал я потрясения столь жестокого. Эту девушку я считал своей дочерью, ее приемная мать является моим лучшим другом, мое старое сердце разбито, но, собрав последние силы, я все-таки исполню свой долг. Эти молодые люди питают друг к другу нежные чувства. На завтра была назначена свадьба мадемуазель де Вилланове и Реми д'Аркса, но мадемуазель сбежала из особняка Орнан к своему любовнику – и что же мы находим в их гнездышке? Труп убитого ими господина д'Аркса!

Морис и Валентина, несмотря на свое смятение, хотели было опровергнуть слова полковника, но тут лежавший на постели труп пошевелился, и доктор Самюэль тотчас бросился к нему.

– Жизнь еще не угасла в нем, – объявил он. Полковник подавил дрожь ужаса, но доктор Самюэль добавил:

– Он отравлен беладонной и умрет безумцем.

– Валентина, – слабым голосом позвал умирающий, – сестра моя...

Девушка сделала шаг к кровати.

– Сестра моя... – повторил он, пытаясь сесть.

Он протянул к ней руки, но тут же сделал ими отталкивающее движение, вымолвив с неизъяснимым ужасом:

– Не приближайся, я все еще люблю тебя! Они убили меня, и их невидимым оружием стала ты!

Он упал.

Над ним склонился полковник; слышно было, как старик рыдает, прижимая умирающего к своему сердцу. Выпрямившись, полковник утер глаза и объявил:

– Я принял последний вздох бедного мальчика! Доктор Самюэль и Лекок были бледнее смерти.

Указывая на Мориса и Валентину, старец дрожащим голосом произнес:

– Я сделал все возможное, чтобы предотвратить катастрофу, я надеялся их спасти, но отныне они принадлежат закону. Господа, я считал ее своей дочерью, так позвольте же мне не присутствовать при исполнении ваших обязанностей.

Они были втроем в экипаже, отвозившем полковника Боццо в его особняк на улице Терезы.

И доктор Самюэль, и Лекок с полным правом могли считаться прожженными негодяями, тем не менее они с суеверным ужасом поглядывали на тщедушного старичка, зябко кутавшегося в меховое пальто.

– Целых семьдесят лет, – наконец заговорил полковник, – подобная участь постигает тех, кто пытается атаковать меня. Я опять вас спас, мои драгоценные, и вы должны сплести мне венок.

– Но они еще не осуждены, – возразил Лекок, – они могут заговорить...

– Навряд ли! С моей помощью они обретут заботливого друга, который доставит им все необходимое и избавит от позорной смерти на эшафоте.

Он издал короткий смешок, оставшийся безответным.

За смешком последовал приступ кашля.

Полковник понес к губам платок, а затем положил его рядом с собой.

Когда он вышел из экипажа, Лекок и доктор Самюэль переглянулись.

– Не правда ли, он сам дьявол? – прошептал Лекок. Доктор взял в руки платок, забытый стариком на сиденье.

– Дьяволы не умирают, – ответил он и показал красноватое пятно, оставленное на платке губами полковника.

– Что это? – с неподдельным интересом осведомился Лекок, не сводя глаз с красноватого пятна.

– Близкий конец, – ответил доктор.

Лекок, с любопытством осмотрев пятно, воскликнул:

– Надо же! А я думал, Бог о нем позабыл!

– Ты все еще веришь в Бога, Приятель? – удивился доктор Самюэль.

– Нет! Представляешь, какая будет потеха, если там наверху все-таки кто-то есть?

В Париже стояла зима: улицы были покрыты сероватым снегом, на котором пешеходы и повозки оставляли черные следы. Было начало ноября 1838 года. С момента катастрофы, которой закончилась наша предыдущая история, прошел месяц. Странная смерть следователя Реми д'Аркса весьма удивила парижан, но в Париже не привыкли долго удивляться, и теперь все уже забыли об этом случае.

Описываемые нами события происходили так недавно, что сомневаешься, говоря, будто то время ничем не напоминает нынешнее. И все-таки дело обстоит именно так: за последние тридцать лет Париж претерпел огромные изменения, которых иному городу хватило бы на целый век.

Уже тогда было велико влияние газет на общественное мнение; его даже находили непомерным. Однако оно не идет ни в какое сравнение с тем местом, какое газеты занимают в современной жизни.

Можно утверждать, не боясь ошибиться, что нынче, в 1869 году, ежедневно выходит в десять раз больше изданий, чем в 1838 году.

Точно так же дело обстояло со сносом и постройкой зданий.

Во времена царствования Луи-Филиппа ни один парижанин не мог спокойно пройти по улице Рамбюто: она либо его раздражала, либо приводила в восторг.

Сейчас эту улицу можно просто не заметить. А тогда одни прославляли смелый замысел городских властей, другие же предрекали ему полный провал, который будет иметь непоправимые последствия для всего города. Эти перепалки вылились в настоящую войну, которую мы можем наблюдать и поныне.

Изгибы этой несчастной улицы Рамбюто, вошедшие в судебные анналы, решено было устранить. Я не знаю, когда начались работы по усовершенствованию улицы, но они длились ужасно долго, и в течение многих зим пространство возле церкви святой Евстахии почти совсем не использовалось.

В те времена здания строились очень неспешно, так что люди, жившие три десятилетия назад в окрестностях улицы Рамбюто, отлично помнят только несколько балаганов, возведенных бродячими комедиантами: там довольно долго размещалась ярмарка, которая не закрывалась даже зимой.

Холодным сумрачным утром пятого ноября 1838 года заканчивалось сооружение самого большого из этих балаганов; фасад его был повернут к грязной дороге, ведущей к улице Сен-Дени.

Жители окрестных домов, проходящие мимо, почти не удостаивали балаган своим вниманием, и только трое или четверо мальчишек, которые не могли развлекаться привычной игрой в шарики, потому что у них мерзли руки, топтались возле крыльца, сколоченного из досок, и с интересом обсуждали надвигающиеся события. Еще бы, ведь скоро откроется Общедоступный Национальный театр, которым управляет сама госпожа Самайу, знаменитая укротительница, известная во всех европейских столицах.