Поль Феваль - Тайна Обители Спасения

Эшалот восхищенно посмотрел на оратора и прошептал:

– Как он говорит! Ах, если бы и у меня был такой же талант! Однако ничего тут не поделаешь: одним Бог дал побольше, а другим – поменьше.

– Разговорчики в строю! – рявкнул Вояка-Гонрекен. Но госпожа Самайу и сама почувствовала, что ей следует объясниться перед этими людьми.

– Мальчик верно сказал, – произнесла она, одобрительно взглянув на ловкого Симилора. – Мне приходится слишком много думать, и в этом мое несчастье. Вы тоже правы, господин Барюк: мне и впрямь кажется, будто я с луны свалилась. В моем родном городе я чувствую себя чужестранкой: ведь я не знаю того, что знают все. Нуда, мне известно об этой истории очень-очень мало – слышала что-то краем уха и то совершенно случайно. Но заверяю вас, друзья мои: доведись мне проведать о смерти следователя чуть пораньше, я непременно разузнала бы все подробности, потому что мне это крайне важно.

Кружок из актеров и художников невольно сомкнулся, и люди стали оживленно переговариваться. Можно было услышать, например, такую реплику:

– Неужели хозяйка замешана в этом деле?

– Ладно, начинай с самого начала, – произнесла укротительница, обращаясь к Барюку, – и главное – имена!

Вояка-Гонрекен, бывший в сущности добрым человеком, взял ее руку и тихонько пожал.

– Наберитесь терпения, дорогая. Смирно! И не выходите из себя, мамаша Лео; признаться, я все знаю, однако, черт побери, мне недостает мужества... Пусть лучше говорит Дикобраз.

– Что касается имен, то целиком их в газетах не напечатали ни разу, – начал Барюк, спокойно посасывая свою трубку. – Еще бы: те, кто занимается этим делом, надели перчатки, потому что оно касается высокопоставленных особ. Девушку зовут Валентина де В... Вы знаете ее?

– И да, и нет, – ответила Леокадия. – Я никогда не знала ее имени, но саму девушку...

Ее голос дрожал. Все крепче сжимая руку благодетельницы, Гонрекен повторял:

– Смирно! Крепитесь!

– Теперь насчет молодого человека, – продолжал Барюк, присев на стол. – В газетах его назвали Морисом П...

– Хорошо! – сказала госпожа Самайу, изо всех сил стараясь не выказать слабость. – Спасибо, господин Барюк!

– Да, вот это женщина! – пробормотал Гонрекен.

– И нам совсем нетрудно дописать это имя, потому что газеты печатали его в связи с первым убийством.

Госпожа Самайу вздрогнула.

– Первое убийство!.. – пролепетала она.

В зале послышался неясный гул. Очевидно, многие сочли изумление укротительницы наигранным.

– Первое убийство! – проговорила она сквозь слезы.– Дети мои, иногда я бывала с вами строга, чего уж греха таить, но ведь этого требует наше ремесло, вы же знаете. Так не мстите же мне, я так несчастна!..

Не договорив, госпожа Самайу горестно зарыдала. Гонрекен часто моргал, едва удерживаясь от того, чтобы не зареветь самому. Из глаз бедняги Эшалота потекли слезы, и он закрыл лицо руками.

Что касается прочих зрителей, то они разделились на две группы: одни были готовы прослезиться, других разбирало острое любопытство.

А госпожа Самайу перестала замечать присутствующих. Теперь она говорила сама с собой. Возможно, она даже не сознавала, что ее слушают посторонние.

– Это кажется смешным, но что поделаешь, если это правда? – шептала хозяйка, устремив свой взгляд куда-то вдаль. – С тех пор, как газеты перестали рассказывать мне о нем, я их больше не читала. Ах! Когда он был в Алжире, газета каждый раз приносила о нем хорошие известия. Если бы не эта любовь, он стал бы там героем. А потом газеты словно онемели – ведь мне важно только то, что связано с ним, больше меня ничего не интересует. Поэтому я перестала покупать газету... Принесите мне немного воды.

Однако как раз воды-то в балагане и не оказалось. Тогда одна девушка выбежала на улицу и скоро вернулась со стаканом воды: она набрала ее у фонтана на улице Сен-Дени.

– Вы имеете право сказать мне: чтобы знать новости, необязательно читать газеты, можно просто с кем-нибудь поговорить. Но я ни с кем не разговариваю, потому что от болтовни мне становится плохо. Да что там болтовня – я начинаю злиться от одного вида веселых людей. Хотите, я вам кое-что расскажу? Недавно он приходил ко мне, и я приготовила ему ужин. В тот вечер я и плакала, и смеялась.

– Черт подери! – пробормотал Симилор, ноздри которого хищно раздувались.

– Саладен тогда очень хотел пить, и она напоила его,– добавил Эшалот.

– У меня был целый вечер, вечер добра и радости, – с горечью сказала хозяйка. – Думаю, что такого вечера у меня больше не будет. Мы долго болтали с ним. О, если бы вы знали, как он ее любит! Я предчувствовала что-то плохое, я говорила ему: берегись, малыш! Но он будто сошел с ума от радости – ведь скоро он должен был увидеть ее, и имя Реми д'Аркса...

Внезапно она замолчала, словно ее что-то напугало.

– Когда он ушел, мне показалось, что дом опустел, – наконец с трудом проговорила укротительница. – Они должны были оба прийти ко мне на следующий день... и тот, другой, тоже, но никто не пришел, и я была почти рада этому. Через день мне надо было уезжать на праздник. Вместо того чтобы отложить отъезд, я, наоборот, его ускорила. Мне нужно было бежать отсюда. Я думала, что вдали от них мне будет спокойнее. О, как мне было страшно! Да-да, это правда, я и впрямь боялась услышать о них какие-нибудь новости... но в то же время я пыталась вспомнить молитвы, которым научили меня в детстве, когда я еще жила в Сен-Бриеке, чтобы попросить Господа сделать их счастливыми.

Госпожа Самайу взяла дрожащей рукой стакан воды и отпила глоток.

– Вот почему, дети мои, я ровным счетом ничего не знаю, – грустно произнесла она. – Вот почему мне надо, чтобы мне все рассказали. Поймите, я готова поверить во что угодно, но только не в виновность Мориса.

В зале стало шумно. По всей видимости, последние слова укротительницы вызвали у слушателей недоверие.

Помолчав немного, хозяйка обвела присутствующих печальным взглядом. Все опустили глаза.

– Вы считаете его убийцей. – В голосе госпожи Самайу не было ни капли гнева. – Возможно, судьи тоже так решат. Кто я такая, чтобы идти против всех? И все же я пойду против всех, пойду, клянусь вам! Прошу вас, господин Барюк, рассказывайте дальше, и если вы и вправду питаете ко мне добрые чувства, то не бойтесь причинить мне боль: отныне никакое известие не может убить меня, потому что я услышала сказанное вами несколько минут назад – и не умерла.

О работе больше никто и не вспомнил. Мастерская Каменного Сердца славилась не только своими картинами, но и изумительной ленью работавших там художников. Это были настоящие дети, которые, судя по всему, даже не собирались взрослеть. В этом отношении с ними могли сравниться только артисты, выступающие на ярмарке. Итак, надеемся, понятно, почему в этой аудитории никто больше и не заикался о работе.