Поль Феваль - Странствия Лагардера

– Только Гонзага мог задумать такое подлое убийство! – воскликнула мадемуазель де Невер.

– Который из них Гонзага? – спросила Хасинта.

– Самый высокий, перед которым все остальные покорно склоняются.

– Это был не он, а другой: старик в черном камзоле, с рожей законченного негодяя… Вероятно, исполнял приказ свое­го господина…

– Старик в черном? Господин де Пейроль?

– Возможно, так его зовут, я не знаю. Однако я слышала собственными ушами, как он сговаривался с людьми Переса-наваррца… Вот почему я решила прийти на помощь двум слабым женщинам и проучить трусливых мужчин… Я тоже женщина, но страх мне неведом!

Теперь уже Аврора прижала ее к своей груди:

– Спасибо, спасибо, мадам! Признательности моей нет границ! Благодаря вам мой жених будет спасен от неминуемой смерти…

– Этого мало, – ответила басконка. – Надо сделать так, чтобы шевалье де Лагардеру вовсе не пришлось проезжать через ущелье Гозье де Панкорбо… Если вы будете свободны к тому моменту, как он появится здесь…

– Это возможно?

– Да. Через час вы будете свободны, если сами этого за­хотите и если никто не помешает нам. Слушайте меня внима­тельно… За окном вы видите сад. Вам надо спуститься по веревочной лестнице… Вот она, я ее принесла… Вы сможете?

– Да, да! – вскричали девушки в один голос.

– В саду, – продолжала хозяйка постоялого двора, – вас будет ждать мой брат. Он прячется за кустами и выйдет, как только вы окажетесь на земле… Идите за ним не говоря ни слова, не спрашивая даже, куда он ведет вас… Возможно, вам придется провести целый день, не видя солнца, потому что у городских ворот поставят стражу и вы выберетесь отсюда другим путем… Но не бойтесь ни темноты, ни голода, ни жаж­ды – ничего не бойтесь! Внезапно вы окажетесь посреди поля, а затем вам предстоит долгий путь по горам, пешком, по узким тропам, где ходят только козы и пастухи… Ах да! Скажите мне, что грозит вам, если попытка бежать провалится?

– Они не посмеют ничего с нами сделать… Просто будут бдительнее следить за нами.

– Прекрасно! Тогда вы остановитесь в баскской низине, а вскоре я сама приеду за вами, чтобы передать вас в руки ше­валье де Лагардера.

Аврора и донья Крус не могли скрыть радостных слез… Они поочередно обнимали свою новую подругу, от всего сердца выражая ей признательность.

– Этот план, – сказала басконка, – очень прост, и я уверена в успехе… Но нужно уметь все предвидеть, даже пора­жение. Если случится так, то на меня не должно пасть подо­зрение… Пусть ваши похитители по-прежнему считают меня своей союзницей… Иначе я не смогу предупредить вашего же­ниха о засаде в ущелье Панкорбо.

Аврора приложила обе руки к сердцу при мысли об этой ужасной перспективе.

– Будьте уверены, – пролепетала она, – я никогда не забуду того, что вы для нас сделали! Если я вновь обрету сча­стье, а с ним и состояние, то вы разделите его со мной…

– Благодарю вас, – ответила Хасинта, – но я никогда не покину свою Страну Басков. А сейчас я пойду за братом, и через пять минут он будет на посту. Сама же я останусь с этими людьми: они проснутся только на рассвете, с тяжелой головой и пустым взглядом. Возможно, к тому времени вы уже будете в безопасности.

Она вытащила веревочную лестницу, привязала один конец к ножке массивной кровати, а второй бросила в окно.

– С Богом! – произнесла она. – Возможно, я никогда вас больше не увижу, но всегда буду гордиться, что помогла тем, кто любит и страдает, вырвала вас из рук трусливой бан­ды и подарила надежду на счастье!

Ее черные глаза неотрывно смотрели в голубые глаза Авроры: молодые женщины держались за руки, и в этот момент у дочери герцога Неверского и басконской крестьянки было одно сердце.

Они обнялись еще раз, затем на шею к Хасинте бросилась донья Крус… Их смоляные кудри смешались, и алые уста при­пали к алым устам.

– До свидания! – сказала хозяйка постоялого двора. – Увидимся завтра в горах… Если же нет, то прощайте! Воз­можно, навсегда!

С этими словами она прикрыла за собой дверь и спустилась в залу, где крепко спали упившиеся приспешники принца Гонзага, равно как и он сам.

Однако здесь были не все. Хасинта, к несчастью, не заме­тила, что отсутствует господин де Пейроль.

Правда, фактотум одним из первых закрыл глаза, но вовсе не потому, что ему хотелось спать. Он просто не же­лал больше пить. Перед расставанием с Францией принц дал разрешение напиться, но Пейроль сам себе такого разре­шения не давал. Легкомысленные молодые люди могли весе­литься сколько угодно – интендант же предпочитал иметь ясную голову.

Не то чтобы он опасался басконки: нет, она получила столько золота, что, по понятиям господина Пейроля, должна была свято исполнять уговор в надежде добиться большего.

Равным образом он не подозревал ее в том, что она могла подслушать его разговор с контрабандистами. Разумеется, она видела, как он обхаживал этих головорезов, но что с того? Это ее совершенно не касалось, и вряд ли она имела привычку вме­шиваться в мужские дела.

Впрочем, ему показалось несколько странным ее поведение за столом, когда она с кубком в руке бросала вызов молодым дворянам, не скрывавшим своих намерений. Возможно, к этому ее обязывало положение хозяйки постоялого двора? Или же она просто набивала себе цену?

Он склонялся к последнему предположению и с одобрением размышлял о ее ловкости, ибо принадлежал к тем людям, что могут оценить умелое мошенничество, поскольку сами понимают в этом толк.

Однако у Пейроля были свои принципы: выбрав себе гос­подина, следовало не только верно служить ему, но и оберегать его от опасностей, особенно если тот вдруг напрочь забудет об осторожности.

Между тем Гонзага, всегда бдительный и предусмотритель­ный, в эту ночь увлекся и пил наравне со своими приспешника­ми. Конечно, он не дошел до такого состояния, как Монтобер, барон фон Бац или толстяк Ориоль… Но все же и он спал тя­желым сном, явно перебрав вина.

Итак, Пейролю нужно было быть бдительным вдвойне – и за себя, и за беспечного хозяина; до всех остальных ему дела не было.

Его длинный нос чуял что-то неладное: какое-то дурное предчувствие томило его весь вечер – воистину, людям с не­чистой совестью иногда помогает сам дьявол!

Итак, он сидел, опустив веки и сложив руки на животе, а его бесконечно длинные ноги торчали из-под стола.

Но если тело его сохраняло полную неподвижность, то мысли блуждали, перескакивая с предмета на предмет, и с каждой секундой его тревога увеличивалась.

Он думал, что, если бы Авроре и донье Крус вздумалось бежать в этот час, никому не удалось бы им помешать.

Затем ему представилось, как в залу внезапно врывается Лагардер со шпагой в руках, и интендант вынужден был при­знать, что если шевалье и способен был бы из чувства сострадания или, напротив, отвращения, пощадить кого-либо из мертвецки пьяных сотрапезников, то он сам и принц Гонзага вряд ли вошли бы в это число.