Вера Хенриксен - Серебряный молот

Но среди всех этих забот Эльвир рассказал ей немного о своей усадьбе, а еще меньше — о себе самом.

И только когда в полутемном языческом храме в нос ей ударил резкий, удушливый запах крови, до нее дошло, что она выходит замуж за Эльвира и едет с ним на юг.

Она взглянула на него, стоящего рядом и положившего руку на кольцо в ожидании торжественного момента. У нее появилось ощущение беспомощности и страха. Она боялась его зеленых кошачьих глаз, которые могли быть нежными, как шелк, и в которых могло вспыхнуть пламя ярости и гнева. Ей внушало страх его стройное, гибкое тело, хорошо натренированное и сильное.

Она пыталась различить в полутьме изображения богов, и ей казалось, что они кривят в усмешке рот, глядя на нее. Сам Один был вовсе не удовлетворен обеими своими женами. И даже верный Тор желал большего от своей Сив. И все они теперь насмехались над ней, насмехались над ее ребяческими надеждами на то, что она сможет привязать к себе мужа любовью и добродетелью и что он не изменит ей.

Рядом с ней стоял Турир, надежный, верный Турир. Откуда он мог знать, говоря в тот раз, что ей будет хорошо с Эльвиром?

— Да поможет мне Фрейр и Ньёрд и другие всемогущие асы [13]…

Голос Эльвира звучал мощно и спокойно, когда он давал клятву.

И рука его была твердой и уверенной, когда он принес в жертву Фрейру коня, не запятнав ни единой каплей крови свой красивый плащ. Этот плащ был соткан из красивейшей пряжи, и когда она спросила, где сделали этот плащ, он ответил, что в Валланде [14]; плащ этот был заткан золотой нитью.

Лошадиной кровью обрызгали изображения богов и стены храма. Сигурд настрогал лучинок, чтобы погадать на крови, какая судьба ожидает вступающих в брак. Руки его были в крови, одежда тоже была перепачкана; став на колени, он принялся рассматривать щепки, лежащие перед ним на куске материи. Смешав все щепки, он стал брать по одной и снова бросать в кучу. Все столпились вокруг, ожидая, что он скажет.

— Я вижу, что у тебя будут только сыновья, Эльвир, — наконец произнес он. — Я не могу сказать наверняка, какой смертью ты умрешь, но вряд ли это будет из-за тяжелой болезни…

— А что у меня? — испуганно произнесла она.

— У тебя, Сигрид? — он улыбнулся. — У тебя тоже будут одни лишь сыновья.

За столом Эльвир почти ничего не пил, но был не менее весел, чем все остальные. И он позволил Сигрид выпить не больше, чем в прошлый раз.

Оказавшись с ним наедине, она почувствовала себя настолько возбужденной и сбитой с толку, что ей пришлось сразу лечь. Не раздеваясь, он лег рядом с ней и, опершись на локти, принялся играть с ее длинными, золотистыми волосами.

Она недоверчиво смотрела на него. Она так боялась этого момента, так ждала его… нет, она в точности не знала, чего именно ждала, во всяком случае, она не ожидала, что он вот так ляжет и будет гладить ее по волосам.

Его явно забавляло выражение ее лица.

— Я не кусаюсь, — сказал он и добавил серьезно: — Фрейр был прав, говоря, что полночи ожидания кажется длиннее месяца. Но я не мальчишка, Сигрид. Я достаточно зрел, чтобы понять, что поспешность оборачивается ожиданием.

Он улыбнулся, видя растерянность на ее лице.

— Ты знаешь «Песнь о Скирнире»? — спросил он. — Песнь о Фрейре и Герд…

— Я слышала о ней, но не знаю ее хорошо, — ответила она.

И он принялся читать строфы из песни — не спеша, выделяя голосом отдельные места. При этом он останавливался и делал пояснения.

Сердце Сигрид было размягчено историей Фрейра, который так горячо любил Герд, что онемел от горя, будучи не в состоянии обладать ею. Он так любил ее, что готов был отдать Скирниру все свое имущество, меч и коня, чтобы тот отправился в Йотунхейм и принес Герд весть от Фрейра.

Но Герд, великанша, гордо отказалась изменить своему роду ради одного из богов. И ни дорогие подарки, ни угрозы не заставили ее изменить решение.

В конце концов Скирнир в гневе выложил ей все как есть и описал ожидающую ее участь. Используя заклинания и руны, прикасаясь к ней волшебной палочкой, он угрожал ей проклятиями, в случае, если она откажется отдаться Фрейру:

На тебя гневен Один, из асов всех лучший,

И сам Фрейр врагом станет Герд.

Бессердечная дева! К себе возбудила

Вражду ты всех добрых богов.

Слушайте, йотуны! Слушайте, турсы!

Суттунга [15]семя! Слушайте, асы!

Околдую я деву, заклятье кладу я.

С мужем ей в счастье не жить,

С мужем утех не иметь.

Я вырежу «туре» [16]и три тайные знака —

Похоть, скорбь и безумие в удел тебе дам. [17]

Произнеся эти проклятия, Скирнир добавил, что они будут сняты, если Герд отдастся Фрейру. И на этот раз Герд испугалась:

Скирнир, постой! Меду апарого кубок

Я для свата с приветом подам.

Но не думала я, что отдать мне придется

Сыну ванов любви моей дар!

Барри зовется, обоим нам ведома,

Роща укромная в ближнем краю.

Герд в этой роще дарует Фрейру

Счастье любви через девять ночей. [18]

Скирнир привез известие в Асгард. Но радость Фрейра была омрачена мыслью о предстоящем ожидании:

Длинна одна ночь, длиннее две ночи!

Не знаю, как выдержать три!..

Месяц не раз мне короче казался,

Чем ожидания час. [19]

У Сигрид сжималось сердце при мысли о проклятии Герд. И теперь, когда Эльвир прижал ее к себе, произнося последнюю строфу песни, она задрожала. В ней пробудилась какая-то тоска, словно весенний ветер принес ей какой-то далекий зов, отзвук морского прибоя, словно ее прибило к незнакомой земле.

— Ты поняла смысл песни? — тихо и нежно прошептал он ей на ухо.

— Нет, — ответила она.

— Герд — это семя, лежащее в холодной земле, Фрейр — плодородие, а Скирнир — свет, приносящий тепло. Напрасно Скирнир сулил ей богатство и изобилие жатвы, напрасно угрожал Герд смертью. Только поняв, что без Фрейра ей навсегда предстоит остаться в холоде и тьме, она решила добровольно отдаться ему. Но Герд — это не только семя в земле, Сигрид. Герд — это любая женщина, которая еще не проснулась к полной жизни и боится мужской любви.

Сама этого не замечая, Сигрид прижалась к нему и положила голову ему на грудь. Его глаза тут же потемнели — и он с силой прижал ее к себе, грубо, как в первый раз. Потом отпустил и встал, чтобы задуть лампу.

Она проснулась оттого, что у нее затекла рука. Он еще спал, спокойно и беззвучно, как животное, положив голову на ее руку. И как бы ей ни было неудобно, она не хотела тревожить его.

Воспоминания о прошедшей ночи волной накатывали на нее. Он был груб и в то же время нежен, и даже боль имела свою необъяснимую сладость.

Если бы Герд хоть раз отдалась Фрейру, для нее уже не было бы пути назад.

Он проснулся — просто открыл глаза, притянул ее к себе и положил голову ей на грудь.