Фрэнк Йерби - Сарацинский клинок

Пьетро слышал, как удаляются их шаги в конце зала. Он медленно пробрался к своему ложу. Итак, обстоятельства изменились. Все, что ему надо сделать, это сообщить новость о внезапной перемене в судьбе Фридриха барону Рудольфу. Теперь барон ни за что не даст согласия на помолвку Ио с Энцио. Действительно, если Фридрих станет императором, то любой, кто связан с гвельфами через брак или еще как-нибудь, подвергнется реальной опасности…

Но если он расскажет барону, необходимость в бегстве отпадет. Ему придется выжидать несколько лет, пока он сможет возвыситься рядом с королем, чью жизнь он спас. Но барон может найти для Иоланты другого мужа. И если они не убегут, то ту немыслимую, неназванную награду, которую обещала Ио, он не получит…

И его жизнь будет спасена. Одно дело умереть ради желанного наслаждения, когда альтернатива этой смерти непереносима. Но теперь смутно замаячил выход. Показался лучик надежды…

Он встал и оделся. На цыпочках прошел по залу к помещению, где отдыхали знатные гости. И остановился, спрятавшись за колонну.

Перед дверью стояли два рыцаря с обнаженными мечами в руках. Сегодня ночью передать барону Рудольфу новость не удастся.

Значит, завтра. Завтра в толпе, которая соберется смотреть турнир, он сумеет…

Но когда утром началась церемония, у Пьетро не оказалось ни малейшего шанса приблизиться к барону Рудольфу. Пьетро стоял позади Ганса и с несчастным видом смотрел, как барон Рудольф остановился перед графом Алессандро. Граф сидел один на помосте, покрытом великолепными сарацинскими коврами, а перед ним в ожидании стояли барон Рудольф, граф Днпольд и еще два знатных рыцаря, которых Пьетро не знал.

На графе Алессандро красовались позолоченные доспехи, и выглядел он прекраснее любого короля.

Три юных кандидата на рыцарское звание вышли вперед. Дипольд, граф Асерра, тот самый, который одно время был опекуном Фридриха, поцеловал своего сына, потом опустился на колени и надел Анвейлеру золотые шпоры. Потом барон Рудольф и еще один знатный господин, по предположению Пьетро, дядя юного Анвейлера, надели на него через голову кольчугу с серебряными пластинами, поправили накидку и водрузили ему на голову украшенный драгоценностями шлем. Потом последний восприемник вложил ему в руку большой меч с пожеланием использовать его только для благородных целей. Анвейлер поднялся на помост.

– Склони голову! – загремел граф Алессандро. – Ударяю!

Он обрушил руку с надетой на нее стальной рукавицей на голову юноши с такой силой, что Анвейлер пошатнулся. Но граф тут же обнял нового рыцаря и пожелал ему “служить Господу, уважать всех рыцарей, защищать всех дам и помнить свою родословную”.

Марк и Вольфганг прошли через такую же церемонию, хотя их доспехи не были столь роскошны. Затем новоиспеченные рыцари бросились к ожидавшим их боевым коням и, невзирая на тяжесть доспехов и оружия, вскочили в седла, не касаясь стремян. Не пройти через это испытание означало опозориться.

А я, простонал Пьетро, в доспехах едва могу ходить!

Собравшиеся приветствовали юных рыцарей криками. Юноши же пустили коней вскачь и изобразили шутейный бой, применяя тупое оружие и нанося легкие удары. Они должны были сохранить силы для дневного турнира.

Весь день Алессандро не отпускал от себя барона Рудольфа. Пьетро прямо с ума сходил от отчаяния. В конце концов Пьетро рассказал все Гансу, когда прилаживал ему доспехи. Ганс смело может подойти к отцу с этой новостью – тем более что граф Алессандро не знает, что молодой Роглиано в курсе последних известий.

Но Ганс только холодно глянул на Пьетро.

– Бога ради, сир Ганс! – воскликнул Пьетро. – Вы что, не собираетесь рассказать ему?

– А зачем? – спросил Ганс.

– Зачем? – чуть на заплакал Пьетро. – Ганс, неужели вы не понимаете?

– Нет, не понимаю, – сказал Ганс. – У Фридриха сейчас есть шанс стать императором. Но мы никогда не принимали открыто чью-то сторону. Для нас, Пьетро, Оттон или Фридрих – разница невелика. Зачем я буду прорываться к отцу с этой новостью?

– Потому что ваш отец согласился выдать Иоланту за Энцио! На самом деле ваш отец не хочет этого – и ни вам, ни вашим братьям это не нравится, и мне…

Ганс посмотрел на него.

– Это не твоя забота, Пьетро, – сказал он. – Ладно, я скажу отцу… после турнира.

– Но, Ганс!

– Это дело может подождать. Зачем расстраивать старика? В любом случае он не объявит о помолвке раньше, чем на пиру вечером, так что спешки нет. Я знаю, о чем ты думаешь: что нам не принесет пользы, если мы окажемся связанными с открытыми сторонниками гвельфов, если молодой Фридрих на самом деле получит императорскую корону. И все-таки нет необходимости поднимать тревогу раньше времени, ты это понимаешь, Пьетро… А теперь подай мое копье…

Ганс был по-своему прав. Чем дольше можно оттягивать ссору между Синискола и Роглиано, тем лучше. Нужно найти время, чтобы намекнуть графу Алессандро как можно деликатнее, что хотя Сннискола и знатные люди, но все же они итальянцы – и при смятении и противоречиях, раздирающих империю, вряд ли будет полезно обижать добрых германских рыцарей, даже если они и менее родовиты. В конце концов Фридрих – Гогенштауфен, из знатного германского рода. Победит ли он или Оттон Брунсвик, результат будет один и тот же – укрепление тевтонского господства над Италией. Итальянская знать выигрывает только от продолжения раздоров – борьбы изнуряющей и бессмысленной, при которой господство германских принцев будет ослабевать, пока совсем не исчезнет…

Но Пьетро снедало нетерпение. Плохо знать, что твое будущее в чужих руках. В могучих, безразличных руках – которые могут распахнуться и освободить тебя, а могут сжаться и полностью разрушить твою жизнь.

Все гости толпились у кромки ристалища, являя собой под ясным синим небом довольно пеструю картину. Простонародье протискивалось к внешним оградам, а люди знатные расположились в высоких ложах, укрытых от солнца яркими шелковыми тентами, застланных коврами и прекрасными гобеленами, свешивающимися с перил. Над ними на деревянных пиках развевались знамена знатных фамилий. А в ложах…

О Боже! Какое смешение шелковых и вышитых платьев! Какие жемчужные ожерелья, какие замысловатые золотые нити вплетены в золотистые, темные и иссиня-черные волосы!

Пьетро мог слышать их серебристый смех, видеть, как солнечные лучи играют на их обнаженных руках, шеях, как сверкают их зубки, когда они улыбаются тому или иному рыцарю, гарцующему с привязанным к копью кружевным платочком или чулком, которые дамы дарили им в знак своего расположения. Если на то будет воля Божья и юный Фридрих преодолеет все опасности, подстерегающие его, Пьетро добьется всего. Но пока что он должен сидеть с непокрытой головой и без оружия на своей лошади, стараясь отыскать лицо Ио в этой толпе, не позволяя себе даже надеяться, отгоняя память о прошлой ночи, стараясь не вспоминать сладкое безумие, опасную близость, которую он ощущал…