Фрэнк Йерби - Сарацинский клинок

Абу держал под уздцы его скакуна, и Пьетро одним прыжком взлетел в седло, даже не коснувшись стремян. Это требовало известной ловкости, поскольку Адаба был благородным скакуном, вывезенным специально для Пьетро из Аравии. Он подчинялся Пьетро отчасти из любви, отчасти же зная, что мальчик справится со всеми его фокусами. Пьетро часто напоминал ему об этом.

Исаак видел, как мальчик легким галопом проскакал к воротам, и встал было, чтобы его окликнуть. Потом он передумал. Лучше подождать, пока придет еще одно сообщение от Абрахама из Иеси; если новости будут не лучше, они успеют двинуться в путь сегодня вечером…

Пьетро выехал на улицу Палермо, города его сердца. Он никуда конкретно не направлялся, если не считать смутного желания выпустить Цезаря на водяную дичь на болотах Орето. Он ехал бесцельно, минуя дворцы, церкви, мечети, мимо королевских дворцов и парков, видя вдали сверкающий купол Греческой Санта Марии, а вблизи – благородный массив Собора с окружавшими его минаретами. По улицам сновали люди – монахи в черных сутанах, сарацины в тюрбанах, бородатые греческие священники, еврейские купцы и ростовщики, негры, чернее подземного царства Гадеса, высокие норманнские рыцари, выделяющиеся своими кольчугами и шлемами, и последние пришельцы в эту землю – германские рыцари императора Генриха VI, сына Фридриха, прозванного Барбароссой за рыжую бороду.

Германцам Пьетро уступал дорогу. Это были могучие мужчины, даже крупнее норманнов, и с непредсказуемым темпераментом. Все люди, которые до их прихода сюда мирно сосуществовали в этом вавилонском столпотворении языков и рас, позволяя каждому жить по своим обычаям и в соответствии со своей верой в Бога, ненавидели германцев. Пьетро разделял это чувство. Он не раз испытал на себе тяжесть их рук.

Попадались в этой толпе и сицилийцы, веселые, смеющиеся, сама их речь смахивала на песню, каждое слово сверкало сарказмом, искрилось смехом. То и дело встречались благородные дамы, которых несли в паланкинах сарацинские или мавританские рабы. Большинство этих дам были блондинками от природы или благодаря искусству парикмахеров, ибо ни одна черноволосая дама не могла рассчитывать даже на одну строчку в романсах менестрелей. Столкнувшись с бледной красотой норманнских женщин с их длинными желтыми локонами и с крупными германскими дамами с золотыми или рыжими, как у лисиц, волосами, черноволосым красавицам Сицилии пришлось с боем отстаивать свои позиции в обществе и своих мужчин. Пьетро часто видел, как они сидели на крышах своих домов, распустив длинные волосы, покрытые разными снадобьями, изготовляемыми для них сарацинами или греками, ибо из всех лекарей эти считались самыми искусными в фармакологии – солнце должно было способствовать обесцвечиванию волос. При этом дамы тщетно пытались укрыть от загара свою золотистую от природы кожу. Какие только смеси из кобыльего молока и растертых бобов ни накладывали они на свои лица, достигая только одного результата – сероватого оттенка кожи. А красный цвет волос, придаваемый хной, и грязно-золотой, достигаемый другими средствами, выглядели отвратительно, особенно когда волосы отрастали и становились видны черные корни.

И все равно Пьетро, хоть и был еще совсем зеленым юнцом, от души любовался дамами, ибо в те времена поклонение женщине стало почти религией. Он с нетерпением ждал того дня, когда сможет повесить платочек или чулок дамы на свое копье и бросить кому-то вызов на состязание в ее честь. Ему доставляло огромное удовольствие разглядывать женские силуэты сквозь занавески паланкинов, дам, закутанных в элегантные накидки из шелка, расшитого золотом, под тонкими вуалями, пахнущих благовониями, в золоченых туфельках, с ногтями, выкрашенными в розовый цвет, и с начерненными бровями.

Пьетро любил Палермо. Какой он блистательный, замечательный город. Он лежит на изогнутом берегу, как бриллиант, упавший из Рая, окруженный бесплодными холмами, прикрытый с севера горной цепью Монте Пеллегрино; город, где великолепные зеленые сады Конча д'Оро смыкаются с бесконечной синевой бухты. Вокруг города и в самом городе апельсиновые и лимонные деревья источали аромат, разносимый ветерком, пальмы шелестели ветвями, каменные сосны высились в гордом одиночестве. Сады полнились цветущими фруктовыми деревьями, а когда мальчик выехал за пределы города, перед ним запестрели поля, покрытые белыми цветами миндальные деревья и серебристо-зеленые оливковые деревья. По берегам каналов и ручьев шелестел персидский тростник. К этим болотам и направлялся Пьетро, чтобы еще раз испытать своего сокола Цезаря.

Перезвон колокольчиков на сбруе его коня вспугнул болотных птиц, но на этот раз это были не цапли, а утки, взлетевшие как стрелы из арбалета, так что они стали косяком черных точек раньше, чем Пьетро успел снять капюшончик с головы Цезаря и выпустить его в воздух. Цезарь взлетел выше уток и завернул их от бухты к земле, но они пронеслись над головой Пьетро так стремительно, что он услышал только хлопанье крыльев и увидел, как Цезарь сложил крылья и кинулся вниз, как кара Господня.

Однако снова сокол не взмыл в воздух и Пьетро выругался так, что у любого монаха волосы встали бы дыбом. Потом он поскакал в лес разыскивать сокола. Уже начало темнеть, когда он наконец нашел его, и то скорее по звуку, а не увидел. Цезарь вонзил свои когти так глубоко в толстую крякву, что не мог их вытащить, а кряква оказалась слишком тяжелой, чтобы взлететь с ней. Пьетро рассмеялся и спешился. Он нагнулся, чтобы взять сокола, но услышал свистящий звук и на расстоянии нескольких дюймов от его протянутой руки в землю вонзилась, дрожа, тяжелая стрела, с какой охотятся на кабанов.

Мальчик выпрямился и вытащил из ножен кинжал. Никто не появлялся. Пьетро стоял не двигаясь. Он глянул на кинжал в своей руке. Такой маленький клинок. А человек, который мог послать стрелу с такой силой, должен быть силачом. Пьетро вздрогнул. Он не был трусом, но был довольно мал для своих лет и не отличался богатырской силой. Пьетро подумал о том, чтобы вскочить на коня и ускакать, но он этого не сделал. Было что-то постыдное в бегстве. Кроме того, в этих густых кустах Адаба не может быстро скакать. Если кто-то захочет убить его, то успеет метнуть копье или выстрелить из арбалета ему в спину раньше, чем он двинется…

Пьетро сделал единственно возможное в этих обстоятельствах. Он вырвал из земли тяжелую стрелу и двинулся с ней сквозь кусты. Он боялся, весь дрожал. Но шел вперед. Он не знал, что это само по себе уже и есть проявление отваги.

Он увидел сначала мальчика, потом кабана. Мальчик был его возраста, ниже его ростом, но шире и крепче. У него были золотые волосы и загорелое лицо, на котором не было и тени страха, хотя он стоял всего лишь с кинжалом в руке, ожидая атаки самого страшного из зверей.