Михаил Ахметов - Драконы моря

Я долго прослужил в императорской страже, стал христианином и взял в жёны местную женщину. Её звали Карбонопсина, что значит «чернобровая» и она была родом из хорошей семьи по мнению византийцев, ибо её отец был братом жены второго хранителя одежд трёх императорских принцесс.

Ты должен знать, что в Миклагарде, кроме императора Василия, который бездетен, есть ещё его брат соправитель Константин, которого тоже называют базилевсом. Но Василий истинный император. Именно он правит землями, подавляет мятежи и ведёт каждый год войну против булгар и арабов, пока Константин, его брат, сидит дома во дворце и забавляется со своими сокровищами или разгоняет скуку, развлекаясь с царедворцами и евнухами, которые толпятся вокруг него. Когда кто-то из них говорит ему, что он также велик, как его брат или даже превосходит его, то он бьёт льстеца по голове своим чёрным посохом с золотым орлом, но удар этот всегда лёгкий; зато затем смельчак вознаграждается богатыми дарами. Он делается жестоким человеком, когда проявляет свойственный ему юмор и становится ещё хуже, когда напивается пьян.

Он и есть отец этих трёх принцесс, которые почитаются там больше, чем какие-либо люди в этом мире, ибо сейчас только они дети императорской крови, могущие сохранить род базилевсов. Их зовут: Евдокия, которая горбата и обезображена оспой; Зоя, одна из самых прекрасных женщин, но которую с юных лет постоянно обуревает похоть; и Теодора, слабоумная и набожная. Все они незамужние, ибо во всём мире нет мужчин им под стать, так говорят императоры – и это уже несколько лет сильно бесит Зою.

Мы же, как телохранители базилевсов, по очереди отправлялись на войну вместе с императором Василием или оставались охранять дворец с его братом. Очень много я помню с тех времён и многое из того мог бы рассказать тебе, но это заберёт слишком много времени, и поэтому я буду теперь говорить о своём сыне.

Моя жена назвала его при рождении Георгием и крестила его; я же был тогда на войне вместе с императором. За это я отстегал её по возвращении и нарёк его добрым именем Хальфдан. А когда он вырос, получилось так, что его стали звать обоими именами.

С матерью и другими людьми он говорил на греческом наречии, которым там пользуются женщины и священники, но со мной он разговаривал на нашем языке, хотя он и выучился говорить на нём не сразу. Когда ему исполнилось семь лет, моя жена умерла объевшись устриц; и больше я не брал там жён, ибо это никчёмное дело жениться на чужеземках. Женщины в Миклагарде не стоят того. Как только они выходят замуж, они тупеют и становятся ленивыми, а деторождение делает их жирными и строптивыми. Когда же мужья пытаются их приструнить, они с воплями спешат к своим священникам и епископам. Они не похожи на наших женщин с севера, которые работящие и прилежные, и кои становятся только мудрее и краше с возрастом. Так считал я и все остальные викинги, что служили в императорской страже. Многие из моих товарищей меняли жён каждый год и всё равно никак не могли найти для себя наиболее подходящую.

Но мой сын всегда радовал меня. Он был стройным и быстрым, острым на язык и весёлым. Он ничего не боялся, даже меня. Когда он был маленьким, женщины на улице оборачивались, чтобы бросить на него ещё один взгляд, а когда он подрос, стали делать это ещё проворней. Это стало его несчастьем, но было уже ничего не поделать. А теперь он мёртв, но я редко о нём забываю. Мой сын и булгарское золото, это всё о чём я вспоминаю сейчас. Оно могло стать его собственностью, если бы удача не отвернулась от нас.

Когда его мать умерла, мой сын стал проводить много времени с её родственниками, хранителем одежд принцесс Сумбатом и его женой. Они были уже стары и бездетны, ибо если смотритель служит на женской половине дворца, то он должен быть оскоплён. Но Сумбат всё равно был женат, так как это в обычае у византийских евнухов. Он и его жена любили Хальфдана, хоть и звали его Георгием, и когда я был в отлучке по своей службе у базилевса, они заботились о моём сыне. Однажды, когда я возвратился с похода, я нашёл старика плачущим от радости. Он рассказал мне, что мой сын стал наперсником принцесс, особенно Зои, и что он уже успел подраться с ней, но не смог победить, поскольку Зоя была старше его на пару лет. И несмотря на драку, Зоя сказала, что она всё равно предпочитает его, как своего друга, чем племянницу митрополита Льва, которая всякий раз валится на колени и заливается слезами, если ей вдруг порвут одежду во время игры, или сына камерария Никифора, у которого заячья губа.

Сама императрица Елена, как сказал старик, потрепала мальчика по голове и назвала его маленьким волчонком и велела ему не дергать её высочество Зою за волосы, даже если она плохо с ним обращается. Тогда Хальфдан уставился на императрицу и спросил, когда же он сможет это сделать. В ответ на это императрица изволила снисходительно рассмеяться, что стало по словам евнуха, наисчастливейшим событием в его жизни. Хотя, это всё ребяческие пустяки, но и для меня вспоминать о них, осталось одной из немногих оставшихся радостей.

Со временем многое изменилось, и я многое пропущу, чтобы не сделать мой рассказ слишком долгим. Но спустя следующие пять лет, когда я уже командовал отрядом телохранителей, однажды Сумбат снова нашёл меня, и в этот раз плакал он не от радости. В тот день во дворце он наведался в покои, в которые обычно редко кто заходил, ибо в них хранились одежды для коронации, чтобы посмотреть не видно ли там крыс. Вместо крыс он обнаружил там Хальфдана и Зою, сделавших себе ложем те самые наряды для коронации, которые они для этой цели вытащили из сундуков, и занятых новой игрой, при виде которой он застыл на месте от ужаса,. Пока он стоял как громом поражённый, они подхватили свою одежду и исчезли, оставив после себя измятые императорские наряды цвета пурпура, шёлк для которых был привезён из самого Китая. Не зная что делать, старик как мог разгладил и привёл платья в порядок, а затем с оглядкой вернул их обратно в сундуки. Он сказал мне, что если бы кто ещё прознал про это, то у него, как кастеляна, была бы одна участь – лишение головы.

Как раз в это время императрица лежала больной в постели, и все царедворцы по этой причине были в её покоях, и у них не было времени отвлечься на что-либо ещё; поэтому за принцессой Зоей следили не так ревностно, как обычно, и она сумела воспользоваться этой возможностью, чтобы соблазнить моего сына. Старик сказал, что нет сомнений в том, что вина целиком лежит на Зое, ибо никто не поверил бы, что сам мальчик тринадцати лет мог вынашивать такие дерзкие замыслы. Но уже ничего не могло изменить случившегося, и Сумбат счёл это наихудшим ударом судьбы, что когда-либо обрушивался на него.