Сесил Скотт Форестер - Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

– У вас доброе сердце, мадам.

– Да, – многозначительно ответила графиня.

У Хорнблауэра вновь голова пошла кругом; шампанское, такое прохладное, такое вкусное, казалось лучшим лекарством, и он жадно выпил.

За осетриной последовали две жирные птички на вертеле, нежное мясо так и таяло во рту. К ним налили какого-то другого вина. Затем подали мясо – возможно, баранину, но вознесенную на пегасовых крыльях чеснока далеко за пределы земного воображения. Где-то в череде кушаний последовал шербет – Хорнблауэр пробовал его всего третий или четвертый раз в жизни.

«Заморские выкрутасы», – сказал он себе, однако ел с удовольствием и не чувствовал никакого предубеждения против иностранной кухни. Возможно, он сказал «заморские выкрутасы» потому, что именно эти слова произнес бы Буш, сиди он сейчас рядом. А может, потому, что он немного пьян: всегдашний самоанализ привел Хорнблауэра к этому поразительному заключению, подействовавшему так, словно он в темноте врезался головой в столб. Ни в коем случае нельзя напиваться, когда представляешь свою страну, и только дурак напьется, когда ему угрожает непосредственная опасность. Он лично привел во дворец убийцу; и если об этом станет известно, последуют крупные неприятности, особенно если царю донесут, что убийца собирался стрелять из пистолета британского коммодора. Тут Хорнблауэр протрезвел окончательно, поняв, что начисто позабыл про младших офицеров, которых оставил с раненым убийцей без каких-либо указаний, как с ним поступить.

Графиня под столом легонько наступила ему на ногу. Все тело пронизал как будто электрический ток, голова опять закружилась. Хорнблауэр блаженно улыбнулся графине. Та глянула на него из-под полуопущенных ресниц и, отвернувшись, заговорила с соседом по другую руку, тактично напоминая Хорнблауэру, что тому пора обратить внимание на баронессу – с начала обеда он едва ли обратил к ней больше двух слов. Хорнблауэр лихорадочно начал разговор, и генерал в драгунской форме по дальнюю сторону от баронессы включился в беседу, задав вопрос об адмирале Китсе, с которым познакомился в 1807 году. Лакей предлагал следующее блюдо. Между его белой перчаткой и манжетой проглядывала волосатая рука, вся в блошиных укусах. Хорнблауэр вспомнил наблюдение, прочитанное им в одной из книг про северные страны: чем дальше на восток, тем страшнее паразиты. Польская блоха кусает больно, русская – нестерпимо. Если они хуже испанских, с которыми Хорнблауэр был близко знаком лично, то это и впрямь какие-то блохи-исполины.

Здесь, во дворце, сотни – и даже тысячи слуг. Хорнблауэр догадывался, как скученно они живут. Он сам двадцать лет вел безостановочную войну с паразитами на кораблях военного флота и знал, как трудно их истребить. И в то же время, пока одна часть его сознания была занята беседой с драгунским генералом о принципах продвижения по службе в британском флоте, другая продолжала думать, как неприятно, когда тебя обслуживает искусанный блохами лакей. Разговор мало-помалу иссяк, и он вновь повернулся к графине.

– Мсье очень интересуется живописью? – спросила она.

– Конечно, – вежливо ответил Хорнблауэр.

– Дворцовая картинная галерея очень хороша. Вы ее видели?

– Еще не имел удовольствия.

– Сегодня, после того как государь удалится, я ее вам покажу. Или вы предпочитаете карты?

– Я куда охотнее посмотрю галерею, – ответил Хорнблауэр со смехом – немного чересчур громким, даже на его слух.

– Что ж, тогда, после ухода государя, будьте у двери в дальнем конце зала. Я вас провожу.

– Буду чрезвычайно счастлив, мадам.

Во главе стола провозглашали тосты: сперва всем пришлось встать и выпить за здоровье шведского кронпринца, и дальше разговаривать стало почти невозможно, потому что рослый царедворец с необычайно зычным голосом (Стентор [16] Стентор – в «Илиаде» глашатай, «медноголосый боец, кто пятьдесят голосов мог один покрывать своим криком» (перев. Н. М. Минского). в теле Геракла, сказал Хорнблауэр себе, крайне довольный классическим сравнением), стоявший за царским креслом, объявлял все новые тосты. Промежутки между тостами заполнял мужской хор, певший а капелла, – казалось, весь зал гудел от рокота сотен голосов. Хорнблауэр слушал его с нарастающим раздражением. По счастью, скоро хор умолк и все встали, дожидаясь, когда государь с приближенными удалятся через ближайшую к их концу стола дверь. Едва она закрылась, дамы вслед за мадам Кочубей потянулись к другому выходу.

– A bientot! [17] До скорой встречи! (фр.) – с улыбкой сказала ему графиня.

Мужчины собирались кучками около стола, лакеи торопливо вносили кофе и ликеры; Уичвуд, по-прежнему сжимая кивер под мышкой, пробрался к Хорнблауэру. Лицо его было багровее обычного, глаза еще сильнее вылезли из орбит.

– Если Россия будет воевать, то Швеция ее поддержит, – громким шепотом сообщил полковник. – Так мне сказал сам Бассе, он сегодня весь день был с Бернадотом.

Уичвуд прошел дальше, и вскоре Хорнблауэр услышал, как он на своем примечательном французском разговаривает с группой офицеров дальше за столом. В зале было нестерпимо жарко – вероятно, из-за множества свечей; некоторые мужчины уже выходили в двери, через которые раньше удалились женщины. Хорнблауэр допил кофе и встал – треуголку опять пришлось взять с колен и сунуть под мышку. Зал, в который он вышел, был не меньше аудиенц-зала и заполнен ломберными столами. За одним несколько престарелых дам уже сражались в карты, за другим пожилая пара играла в триктрак. В дальнем конце он сразу различил графиню – она сидела на оттоманке, расправив шлейф, пила кофе и беседовала с другой дамой; вся ее поза дышала девичьей непосредственностью.

По количеству людей, уже собравшихся в зале, было ясно, что сюда впустили и тех, кто прежде находился на галерее; вероятно, после более скромного обеда им позволили смешаться с высшим обществом. Юный Маунд стремительно шел к Хорнблауэру, похожий на долговязого жеребенка-переростка.

– Он в комнате наверху, сэр, – сообщил Маунд. – Сейчас без сознания от потери крови – нам пришлось наложить жгут, чтобы ее остановить. Перевязали его половиной рубашки Сомерса. Сомерс и мистер Херст его стерегут.

– Кто-нибудь об этом знает?

– Нет, сэр. Никто не видел, как мы туда входили. И я выплеснул ему на грудь стакан вина, так что по запаху все подумают, будто он пьян.

Хорнблауэр не ошибся: Маунд и впрямь умеет проявить находчивость в критическую минуту.

– Очень хорошо.

– Чем скорее мы его отсюда заберем, тем лучше, сэр, – сказал Маунд со всей почтительностью младшего офицера, дающего советы старшему.

– Вы совершенно правы, – ответил Хорнблауэр, – но…