Алексей Гребиняк - Варшавские «Пантеры»

Усталость накрыла его, как снежная лавина – он даже поленился идти за матрасом к Вацлаву. Снилась ему всякая бессмысленная чушь: он то снова и снова бежал из подвала к баррикаде с Тадеушем, тщетно стараясь опередить танки, то почему–то в одиночестве мгновенно переносился на берег моря, где вдали дымил пароход, а порой словно бы парил над городом без помощи крыльев или иных приспособлений и смотрел сверху, как идут по улицам люди и едут, звеня, трамваи. Город в его сне выглядел мирным, и ничто не говорило о том, что в нем сейчас идет война.

Из темноты по одному подтянулись еще двое членов нового экипажа – бывший капрал, артиллерист Войска Польского, а нынче простой грузчик Ян Богински, назначенный на должность наводчика, за ним отставной капрал Ян Зенка, уволенный из армии еще в 1937 году, и с тех пор промышлявший случайными заработками тут и там до того, как примкнуть к «Армии Крайовой» (то грузчиком, то кочегаром на паровозе, то сапожником). Представившись Вацлаву и осмотрев танк в части, касающейся новой должности каждого, они улеглись спать, где придется: бывалый Богински, как и Мошейский, пришел со своим матрасом и разместился на броне за башней, рядом с храпящим вовсю мехводом, а нетребовательный и привыкший к спартанским условиям Зенка – с куском брезента забрался в танк и уснул прямо на полу боевого отделения.

Мало кто из повстанцев знал в тот момент, что последние танки истощенных передовых советских частей уже были остановлены немецким огнем на подступах к Варшаве, и начавшееся еще в середине июля крупное наступление Советской Армии захлебнулось. Советским частям не хватало топлива, которое порой приходилось подвозить наступавшим батальонам за несколько сотен километров от складов и хранилищ. Были измотаны и люди, во многих подразделениях – оставалась в строю в лучшем случае половина бойцов, и порой уже полностью была потеряна в боях бронетехника.

Но Коморовского это не волновало – не зная истинного положения дел на приближающемся фронте (а по некоторым предположениям его близких соратников – и намеренно его игнорируя), он все же отдал убийственный приказ развязать боевые действия в Варшаве. Хоть полковник Монтер, один из руководителей восстания, и предупреждал его и остальных на совещании накануне первого августа:

– Панове, у нас пять тысяч бойцов, но оружия мало. Всего тысяча винтовок, шестьдесят семь пулеметов, три сотни автоматов, полторы тысячи пистолетов, двадцать пять тысяч гранат. Еще пятнадцать минометов. Боеприпасов без поставок извне хватит на три–четыре дня боев, продовольствия – максимум на неделю.

– Ерунда, – возразили ему. – Русские будут тут максимум через два дня. До того момента мы нанесем немцам существенный ущерб и возьмем город под контроль. И еще оружие добудем в бою у немцев.

Планы польского «Правительства в изгнании», сидевшего в Лондоне, предусматривали еще и высадку польской парашютно-десантной бригады, и массированную поддержку восстания силами западных союзников в первые же дни боев, и сброс грузов с самолетов – и были пшиком с самого начала. Ни в плане военной помощи, ни в плане снабжения восставших оружием и припасами – не был готов никто. Но останавливать раскрутившийся маховик военной машины было поздно.

А сам Гитлер, получив известие о начале восстания, отдал приказ:

– Стереть город с лица земли! Вместе со всем населением! Чтобы неповадно было никому больше в Европе такое вытворять!

Солдаты вермахта спешно грузились в эшелоны. На платформы при свете прожекторов с лязгом забирались танки. В глубинах рейха уже стучали на стыках рельс колеса тяжелых железнодорожных составов, выдвигающихся к польской столице.

Спали все тревожным, неглубоким чутким сном, но все же проснулись относительно отдохнувшими около семи утра, когда солнце стало пробиваться через сгустившиеся за ночь облака над столицей. Несмотря на стрельбу в соседних кварталах, на Окоповой улице до девяти утра было тихо.

Продрав глаза, Витольд, зябко поежившись, пошел осмотреться, повесив на плечо МП40. Заодно и облегчился за углом дома без лишних глаз. Вокруг него была обычная городская застройка – трех- и четырехэтажные многоквартирные дома, брошенные своими жителями, либо ушедшими отсюда из–за военных действий, либо выселенными ранее немцами в ходе чисток. Кое-где уже успели побывать мародеры: в ряде квартир были выломаны двери, и в комнатах царил бардак – содержимое шкафов, столов и комодов было вывернуто прямо на пол, ветер гонял по комнатам пух из разодранных перин и подушек.

– Пожрать бы, – вслух сказал кто-то из повстанцев. То ли Рык, то ли Зенка – Вит не понял.

Со снабжением едой у повстанцев, мягко говоря, было не очень, как и с оружием, и с боеприпасами. Восстание началось без толковой подготовки: что уж греха таить, многие из руководителей его почему-то наивно рассчитывали захватить город за считанные часы, да еще оперативно получить помощь от подходящих советских войск с востока, а заодно по воздуху – и от западных держав. В действительности же повстанцы воевали третий день на подножном корме. Поэтому Витольд решил осмотреть ближайшие дома в надежде найти хоть что-то съестное.

В трех наспех осмотренных им квартирах не нашлось ничего интересного. Он решил подняться на второй этаж и поглядеть там, как вдруг услышал сверху негромкий детский плач. Перехватив поудобнее оружие, повстанец, стараясь не шуметь, поднялся по лестнице. Двери в двух ближайших квартирах были снесены с петель, но третья, запертая, выглядела целой. Поразмыслив, Витольд постучался в нее:

– Добрый день! Я боец Армии Крайовой, откройте, пожалуйста! Мне нужна вода…

– Уходите! У нас ничего нет! – раздался из–за двери срывающийся девичий голос.

– Простите, пани, я просто искал чего-нибудь поесть и попить, – честно сказал повстанец. – У вас все нормально?

– Ничего у нас нет, уходите!

Судя по голосу, ей было лет шестнадцать–семнадцать.

– У вас есть хотя бы вода?

Из-за двери ничего не ответили, но Витольд явственно ощутил страх, словно бы струящийся, как дым, через замочную скважину двери. Потом с той стороны двери снова раздался плач – на этот раз совсем маленького ребенка, лет четырех–пяти:

– Где мама? Я хочу к маме!

– Франтишек, тихо, мама скоро придет!

– Ее уже три дня нет! Где мама?!

– Скоро придет, помолчи, я сказала! Уходите, вы пугаете моего брата!

– Простите, пани, – Витольд повернулся, чтобы уйти, и тут сверху донесся громкий пропитой голос:

– Эй, да тут кто-то есть на втором этаже! Пошли, посмотрим!

Витольд отшатнулся, вжимаясь в стену и вскинул оружие. Сердце утроило пульс, руки чуть задрожали – он глубоко вздохнул и присел на корточки, чтобы ствол не водило, и ловчее было стрелять. «Свои же тут, что ли, мародерят?!» – мелькнула запоздалая мысль. «А! Свои, не свои, какая разница! Чуть дернутся, пристрелю к чертям!» – тут же решил повстанец, беря площадку на прицел.