Эмилио Сальгари - Морские истории боцмана Катрама

Старый боцман, от которого не ускользнул иронический тон капитана, невозмутимо пожал плечами и начал неторопливо свою десятую историю.

— С того времени прошло уже лет пятьдесят, — сказал он, — но то, что случилось со мной тогда, я помню, точно это было вчера. А если хотите знать почему, я покажу вам вот этот шрам на правой руке, шрам, который остался у меня с того дня.

Все вы, наверное, знаете, что такое джонка, а если не знаете, то я скажу вам, что это китайское судно, почти квадратное и тяжелое, по конструкции очень ненадежное, которое несет паруса из сплетенных волокон и две мачты и украшено головами драконов.

По обстоятельствам, которые вам не интересны, я остался в Кантоне, самом богатом китайском городе, без работы и без гроша. Пребывание на суше было мне тягостным, как всегда; не чувствуя под ногами качающейся палубы судна, я страдаю, точно на раскаленных углях. Нужно было срочно поступить на какое-нибудь судно, если я не хотел заболеть и умереть от тоски. Да и голод мне грозил, ведь я никогда не имел привычки откладывать гроши. А что мне делать с этими сбережениями? Раз уж мне на роду написано почить в океане, то лучше уйти туда с пустыми карманами, ведь там на дне нет таверн, и рыбы морские не торгуют бутылками. А вы как считаете?

— Правильно, черт побери! — вскричали матросы.

— И вот я на борту этой тяжелой посудины, в компании бритых матросов цвета шафрана и под командой внушительного вида капитана из Нанкина, толстого, как носорог, и с парой тонких, как веревки, висячих усов, которые спускались ему до пояса. Вы и без меня, наверное, знаете, что у всех китайцев усы такие, что, вместо того чтобы держаться прямо, они шнурками изгибаются к земле.

Представьте себе старого Катрама (хотя нет, я был тогда еще молод, и борода у меня была еще черная, а на голове такая же черная шевелюра), представьте себе молодого Катрама среди этого желтого экипажа, который, разговаривая, то визжал, как напильник, когда им обрабатывают железо, то журчал, как горло кашалота. Ели они один только рис, ловко орудуя своими палочками, и каждый вечер накачивались опием. Если бы там не было меня, чтобы время от времени выпрямить румпель или выровнять курс, не знаю, где бы закончила свое плавание эта бедная джонка.

Но я немного заблудился, как сказал бы наш капитан, и потому возвращаюсь к главной теме.

Итак, мы покинули Кантон и направились к восточным берегам Австралии на поиски тех моллюсков, которые похожи на цилиндр и, по-моему, ни к чему не пригодны, но которых китайцы ценят даже больше, чем своих соленых мышей, тушеных собак и прочие излюбленные ими яства. Как же они называются, черт побери?.. Такое варварское название, что порядочному человеку и не выговорить… Ах да…

— Голотурии, или трепанги, — подсказал капитан.

— Вот-вот, именно так… голо… оло… Нет, мой язык распух и не желает выговаривать таких слов. Но не важно, за меня сказал капитан.

Хорошо ли плохо, но мы добрались до австралийских берегов, и через два месяца до отказа загрузились этими моллюсками. Распустив паруса, мы поплыли на север, и мои китайские спутники нетерпеливо ожидали, когда они увидят остроконечные крыши своего Кантона, а я — когда покину эту малоприятную компанию и ту посудину, на которой она плыла.

Мы были вблизи Торресова пролива и собирались войти в этот опасный проход, когда я увидел, что капитан наклонился над бортом на корме и делает нам какие-то странные знаки.

Любопытствуя, я приблизился к нему, но понять, что он по-своему бормочет, было делом нелегким, так что я ничего не разобрал. Однако нутром почувствовал, что дело серьезное и вот-вот что-то может случиться.

Действительно, ближе к вечеру наша джонка, которая была, в общем, неплохим парусником, начала понемногу замедляться, словно кто-то ее тормозил.

Я пошел доложить капитану, который сидел на корме, но он удовлетворился лишь тем, что сделал жест, который можно было перевести так: подождем, делать нечего. Я обратился к экипажу, и все сделали тот же жест. Знали они причину или нет? Понять было трудновато.

А между тем джонка все замедлялась, и я слышал под килем какое-то журчание, которое ничего хорошего не предвещало. В то же время ветер дул, как обычно, и море в проливе было спокойно.

Я поднялся на бак, чтобы как-то понять этот странный феномен, но судно вдруг так резко остановилось, что я не удержался и кувырком полетел в море.

Только я вынырнул на поверхность, как почувствовал, что в меня впились чьи-то крепкие зубы, острые, как лезвия ножа. Я протянул свободную руку и схватил за шею нечто вроде длинной-предлинной змеи; чудище билось, но пальцы мои были крепкие, и я не отпускал, изо всех сил сжимая свою добычу, пока не почувствовал, что она мертва.

Китайцы, которые заметили мое невольное сальто, быстро спустили шлюпку и перевезли меня на борт вместе с этой змеей. Угадали, какую рыбу я задушил?

— Нет, — ответили напряженно внимавшие ему слушатели.

— Огромную двухметровую мурену!..

Матросы смотрели на папашу Катрама, спрашивая его взглядами, что он имел в виду; он же, подняв брови, глядел на них, изумленный их непониманием.

— О Бог мой! — воскликнул он с гордым презрением. — Вы что же, не знаете, что такое мурена?

Протестующий хор поднялся среди экипажа:

— Это угорь!..

— Мы ее видели сто раз.

— Мы их ели дюжинами.

— Так что ж! — воскликнул старик. — Вы не знаете, что мурены останавливают суда? Да что же вы за моряки такие, что не знаете подобных вещей? Об этом знали даже римляне во времена Ромула и Рема, двух братьев, вскормленных не помню уж каким зверем. Называете себя моряками, а не знаете о силе мурен? Спросите-ка у капитана, не остановила ли мурена корабль одного римского завоевателя, когда он преследовал не знаю уж какого консула или императора? О какие невежды!..

Сконфуженные, красные до ушей, матросы посмотрели на капитана, который утвердительно кивнул головой.

— Папаша Катрам прав: в истории был такой факт.

Боцман хлопнул своими мощными кулаками по бочонку и весь расплылся от удовольствия, услышав наконец от нашего командира подтверждение своих слов.

— Ну что, слышали, салаги? — воскликнул он с торжествующим видом. — Даже древние римляне, синьор Рем и синьор Ромул, и те знали об этих вещах.

— Да, — опять подтвердил капитан, — все древние народы знали о муренах, и все утверждали, что эти, похожие на угрей, рыбы способны останавливать суда. История знает немало таких фактов.

— И к тому же они любили кушать мурен, — добавил боцман.

— Да, у них нежный вкус, — сказал капитан. — Богатые римляне заботливо выращивали их в специальных бассейнах. Их кормили до отвала и иногда давали даже человеческое мясо, бросая в воду приговоренных к казни преступников. Зачастую каждой из этих рыбин давали свое имя, и по зову хозяев они приплывали целовать им руки. Сумасбродство одного римского императора дошло до того, что он украсил своих мурен золотыми подвесками.