Стейси Ли - Удача на «Титанике»

В четыре широких шага я возвращаюсь к платформе, которая уже начала подниматься.

– Сдай назад, парни.

Матрос обходит платформу по периметру, соблюдая расстояние в два ярда. Если моя крыса не возьмется за свои крысиные делишки как можно скорее, платформа поднимется слишком высоко, чтобы я смогла взобраться.

Женщина все еще не кричит. Неужели я умудрилась выбрать в жертвы единственную из миллиона женщин, которую не напугает крыса на ее спине? Может, стоит попытаться взобраться прямо сейчас, взмолившись Господу, чтобы все одновременно моргнули?

Крик, способный вытряхнуть душу из тела, разрезает толпу.

Наконец-то!

Матрос теперь смотрит на женщину и переполох, который она устроила.

Я кидаюсь вперед и вцепляюсь в край платформы, поднявшейся на высоту пояса. Взбираясь на нее с ближайшей к воде стороны, я подхватываю юбки, молясь, чтобы добавленный мною вес не перевернул всю платформу. Я воображаю, будто стала легкой, словно перышко, как обычно делаю на канате.

Наконец распластываюсь по платформе и закатываюсь под автомобиль. Но что-то не так. Что-то держит меня. Мой жакет! Рукав зацепился за гвоздь. Я резко дергаю плечом и слышу треск ткани. Затем затаиваюсь под машиной, изо всех сил стараясь слиться с деревянным настилом.

Платформа качается, слышны крики чаек, пролетающих мимо. Я втягиваю воздух. Запахи машинного масла и моего собственного страха наполняют ноздри. Я жду, что платформа может остановиться в любой момент. Что раздадутся крики или свистки констеблей.

Но платформа продолжает подниматься. И до сих пор никто не кричит, кроме моей невезучей жертвы. Господи, сохрани ее от чумы. Я прижимаюсь щекой к дереву. Из тех, кого я могу разглядеть, никто даже не смотрит в мою сторону.

И тут я вижу ее. Девочка не старше пяти, с волосами цвета соломы и глазами размером с блюдца, показывает на меня пальцем.

Я просто иллюзия, деточка. Забудь, что ты видела.

Кран, равномерно тянущий платформу вверх, скрывает девочку от меня. Новые тревоги заполняют мои мысли, когда платформа, покачиваясь, добирается до стапель-палубы «Титаника», готовая опуститься в грузовой люк. Что, если шахта в трюм «Титаника» не оснащена боковой лесенкой, по которой я могла бы подняться наверх? А мне нужно выбраться до того, как платформа достигнет трюма корабля, где матросы точно будут встречать ее, чтобы снять автомобиль.

Платформа замедляется, приближаясь к люку, и мои внутренности скручиваются в узел. Увидев одного из матросов, я забиваюсь поглубже. Он смог бы заметить меня, приди ему в голову заглянуть под машину.

Его лицо блестит от пота, а глаза – от восторга, когда он идет вдоль платформы, любуясь машиной.

– Она красотка. Французы умеют их делать. Двадцать пять миль в час – можешь поверить?

Я закрываю глаза и задерживаю дыхание, словно это может помочь мне спрятаться. Кажется, даже кровь застывает в жилах.

Матрос заканчивает обход.

– Опускайте ее.

Урчание мотора и звяканье разматываемой цепи знаменуют мой спуск прямо в пасть судьбы. Звуки отражаются от стен шахты, зажимая меня в кольцо, и свет меняется.

Выкатившись из-под машины, я подползаю к краю платформы и начинаю панически озираться в поисках лестницы. Она на другой стороне. Мои влажные пальцы соскальзывают с блестящего кузова машины, я запрыгиваю на сиденье, чтобы перебраться туда. К моему ужасу, прежде чем я успеваю схватиться за скобу, стена шахты заканчивается.

Платформа медленно минует помещение со скамьями и столами, заполненным пассажирами, – третий класс, судя по их виду. Некоторые из них смотрят, как я падаю с потолка, все еще цепляясь за сиденье машины. Неподалеку моряк в мундире разговаривает с женщиной, стоя ко мне спиной. Здесь выбираться нельзя. Задерживаю дыхание и жду, пока платформа окажется вне зоны видимости.

На следующем уровне шахта снова становится закрытой. Я встаю на сиденье, а затем хватаюсь за цепь крана. Опираясь ботинками на звенья цепи, я отталкиваюсь, чтобы подняться вверх, пытаясь лезть быстрее, чем платформа опускается. Кран замирает, даря мне несколько драгоценных секунд, чтобы взобраться повыше. Цепь впивается в мои ладони. И тут она, позвякивая, приходит в движение снова. Я продвигаюсь вперед дюйм за дюймом, последними словами костеря свою юбку за то, что тормозит меня. Пот заливает глаза. Конечности вопят от напряжения. Я миную огромное помещение. Если меня кто-то и замечает, возражений это не вызывает.

Наконец появляется лестница, и я поднимаюсь достаточно высоко, чтобы поставить ногу на скобу. Когда я взбираюсь на лестницу, юбка рвется, но теперь я, по крайней мере, уже не спускаюсь вниз. Я делаю перерыв, пытаясь перевести дыхание.

Затем лезу вверх, скоба за скобой, пока не ощущаю на лице ласковые лучи солнца.

Я выглядываю из люка. В сорока футах внизу у основания крана вспотевший матрос, до этого восхищавшийся «рено», стянул синюю бескозырку и уставился на пролетающую чайку. Никого больше на стапель-палубе нет. Я воображаю, что невидима, как легкий ветерок, а затем перекидываю ногу через край люка. Как можно тише я скатываюсь на сосновые доски палубы.

С громким криком в моем направлении летит чайка, и следом за ней поворачивается смотрящий на нее матрос.

Скройся, крикливая мерзавка.

Матрос для равновесия опирается рукой на основание крана, затем подходит, вытаращив воспаленные глаза.

– О-откуда вы взялись?

Я с трудом поднимаюсь на ноги, чувствуя, как в дыру в юбке залетает ветерок. Рукав моего жакета задрался по локоть. Должно быть, выгляжу я ужасно.

За спиной у матроса слоями многоярусного торта возвышается судовая надстройка, на которой стоит белобородый мужчина с гордой осанкой, и золотое шитье на рукавах его мундира сияет, как браслеты. Даже с расстояния в пятьдесят футов я легко узнаю это лицо со всех брошюр: капитан Смит, король этого плавучего дворца. Он опирается ладонями о поручни и наклоняется, вглядываясь в нашу сторону.

Я стараюсь подавить панику, которая, как шелковый платочек на штормовом ветру, грозится вот-вот вырваться на свободу.

Ноздри матроса наводят на мысли о дуле двуствольного ружья.

– Я спрашиваю, откуда вы взялись?

Как гласит одна китайская пословица, рука, наносящая удар, может его и отвести. Поправив шляпку, я изображаю один из высокомерных взглядов, которые миссис Слоан использовала при общении с нижестоящими: веки полуопущены, нос вздернут. После месяцев, проведенных в прислугах у старой перечницы, я могу изобразить миссис Слоан достовернее, чем это делала она сама.

– Из утробы матери. А вы?

Вдруг раздается короткий смешок. За моей спиной, опираясь на поручни полубака, стоит знакомая мне американка с трапа первого класса. В алых губах зажата свежая сигарета.