Том Шервуд - Мастер Альба

– Годится. Вот перед тобой монах. Ты знаешь, что священникам можно верить. Покажи ему, что деньги у тебя есть. Он мне подтвердит, я сделаю дело, принесу тебе нос или ухо этого чужака – и ты мне заплатишь пять тысяч.

– Не ухо! – прошептал, наклонившись к столу и сверкнув глазом, трактирщик. – Принесёшь его голову! Чтоб всё надёжно.

– Согласен. Иди покажи монаху пиастры.

– Ты что, мне не веришь?

– Хо! А ты мне?

Три Ноги, тяжело вздохнув, поднялся и сказал старику в монашеском балахоне:

– Пойдём, святой отец. Покажу тебе деньги.

Они ушли, а Джо Жаба торопливо стал готовиться к их возвращению: прошёлся по коридорам, снял в безлюдном месте со стены светильник на длинной бронзовой ручке. Светильник погасил и поставил в углу, а ручку обмотал куском сорванной тут же портьеры и, спрятав её под одеждой, вышел из виллы и отступил в тень у стены.

Монах и трактирщик вернулись. Но монах, не доходя немного до освещённых дверей виллы, положил ладонь на живот и смущённо сказал:

– Покажи мне, добрый брат, где здесь нужное место…

– Это с той стороны, за углом, – ответил трактирщик. – Идём, покажу.

Они ушли в темноту, завернули за угол. Здесь монах, чуть повысив голос, снова сказал:

– Подожди, добрый брат…

И едва Три Ноги спросил его “что?”, как из темноты вылетел и ударил в его затылок обмотанный тканью металлический стержень. Трактирщик упал, а Джо Жаба надел на его шею верёвку, перебросил её через что-то вверху и, приподнимая обмякшее тело, распорядился:

– Тяни!

Он приподнял тело трактирщика над землёй, а Люпус вытянул до отказа верёвку и обмотал её вокруг какого-то выступа в стене. Жаба разъял руки, и Три Ноги повис, едва касаясь земли своими двумя деревяшками.

– Далеко у него деньги? – спросил Жаба свистящим шёпотом.

– Нет, – ответил негромко монах. – Сундук у него под камнем в земле…

Через какое-то время они принесли к телу трактирщика его сундучок – пустой, с откинутой крышкой, и оставили возле ног-деревяшек – будто несчастный висельник использовал его как подставку под петлёй.

Они снова устроились в эркере, – как ни в чём не бывало; на отгороженной столом от общего зала скамье разложили совместные деньги и те, что обнаружились в сундучке.

– Почти хватает, – бормотал довольный Джо Жаба, – почти хватает… – Подожди, – добавил он быстрым шёпотом и, широко шагая, отправился наверх, к Перебей-Носу.

Оставшийся в одиночестве монах посмотрел в потолок. Он сказал сам себе:

– Если Джо вернёт золото, он ни за что не станет сопровождать меня в Басру. Тут его царство, – куда ещё ему тащить эти горы сокровищ? Нет, он пойдёт со мной лишь в том случае, если он потеряет все свои деньги. Значит, нужно сделать так, чтобы он их потерял.

Монах встал и, как бы разминая ноги, прошёлся по коридорам. Он знал, что искал. Один из не вполне ещё пьяных пиратов окликнул его:

– Послушай, святой отец! А что это вы с Джо Жабой затеваете?

– Ох, сын мой, – скорбно ответил монах. – Мне так жаль Джованьолли. Золото ослепило его. Он собирает завтра команду наёмников, человек двадцать, чтобы отобрать у бывших рабов свои деньги. Это война… Это кровь…

– У него что, там, на плантации, деньги остались?

– Да. Все его деньги за много лет.

– А сколько?

– Пять или шесть миллионов пиастров.

– Ск… Ск…

У пирата отнялся язык. Он так и не смог выговорить слово “сколько”. А Люпус спокойно вернулся к столу, сел и стал ждать.

Скоро появился Джо Жаба. Монах вытянул из-под стола укрытую там скамью, и владелец плантации выложил на неё новый мешочек с монетами.

– Ещё двадцать тысяч, – сказал он довольно.

– Как? – удивился монах. – Ведь Джон давал только десять!

– А я срок выплаты сократил. Если через три дня не верну двадцать семь тысяч, то все мои плантации перейдут к нему. Бумагу я подписал.

“Это прекрасно, – подумал, опять подняв глаза к потолку, патер Люпус. – Если он потеряет и деньги, и землю – тогда уж точно пойдёт со мной в Басру. Это прекрасно”.

Адор никогда ещё не был так похож на разворошенный муравейник. (И это ещё достаточно слабая метафора. Точнее было бы сказать – Дикое Поле поразило безумство.) Именно – как сумасшедшие метались от дома к дому пираты, в то время как рассвет ещё едва подступал. Они занимались очень важным и ответственным делом: объединялись в шайки. Не было в то утро в Адоре двора, где не собирались бы знающие друг друга по былым походам пираты, и не обсуждали бы планы действий и условия сговора, и не писали бы непременный Ронд-Робин.

Позволю здесь небольшое отступление, не опасаясь затормозить стремительный ход необыкновенных событий, поскольку в то утро они только что начались. Хочу объяснить тем, кто не знает пиратских обычаев, что такое Ронд-Робин, или правильнее – Раунд-Робин. Были времена, когда пираты заключали сделки только на словах, и когда приходило время делить добычу, то очень часто заинтересованные в этом кое-что из обещанного забывали, а кое-что придумывали на ходу. Потому с распространением по свету грамотности и бумаги все договора “джентльмены удачи” стали записывать. На этих же договорах пираты писали разного рода клятвы – от самых наивных – “не обманывать товарищей при делёжке” – до более осмысленных: “переслать долю того, кто будет убит, его родственникам” или “не выдавать своих даже под пыткой”. Но в случаях, когда такой договор попадал в руки полиции или королевского прокурора, то судьи, не задумываясь, объявляли главарями тех, чьи подписи стояли под текстом договора первыми. Этих без всякого разбирательства отправляли на виселицу, остальных же ожидали или подвалы тюрьмы, или каторжные работы, или отправка в матросы на военные корабли. Чтобы избежать казни тех, кто ставит подпись первыми, пираты стали подписываться в круг, а не в столбик. Под текстом договора рисовался кружок, и от него, как лучи от солнца (да простит мне Солнце это сравнение), наносились подписи имён или прозвищ.

Итак, в каждой шайке торопливо обсуждались условия совместной “работы”, после чего на перевёрнутый кверху дном бочонок помещался лист бумаги, и на нём кропотливо записывалось всё, о чём договаривались. И внизу листа ставились подписи в Ронд-Робин. После этого маленькие компании стекались к вилле главного атамана Дикого Поля, и здесь многие из них объединялись в более крупные (дух соперничества делал морской воздух этого утра плотным, как кисель или пудинг), и тогда заново переписывались договора, и заново ставились Ронд-Робины.

А соперничать и уплотнять воздух нервным напряжением было отчего: за ночь до каждого из пиратов дошло неподъёмное, ломающее сознание известие – что Джо Жаба набирает желающих отправиться к его бывшим плантациям и отнять у его бывших рабов сокровищницу, количество золота в которой составляет, по меньшей мере, пять миллионов пиастров. Никто не уделил даже самого малого внимания ещё одной новости: ночью влез в петлю проигравший свой трактир Три Ноги.