Яков Свет - Последний инка

До вооруженного столкновения дело, однако, не дошло. Альмагро, следуя указаниям Писарро, откупился от Альварадо. Он уплатил опасному сопернику сто тысяч песо, после чего Альварадо покинул перуанскую землю, предварительно встретившись с Писарро.

Визит Альварадо было для Писарро предвестием серьезных неприятностей.

С Альварадо все кончилось благополучно, но визит этого беспокойного искателя приключений обошелся Писарро недешево.

Корень зла заключался, однако, для Писарро не в ста тысячах песо. Куда хуже было другое. Ведь путь в Перу открыт для всех рыцарей удачи, а кроме Альварадо, есть еще много предприимчивых молодцов, которые, сидя в Панаме или в Венесуэле, грезят о сокровищах южных земель. Кстати говоря, один такой молодец, некто Бельалькасар, проник в страну чибчей, что лежит за северными рубежами Перу, и в любой момент мог ворваться в Кито.

Следовательно, теперь, когда тауантинсуйское царство лежит у ног Писарро, главная опасность таится не в глубине страны, а на ее берегах.

Следовательно, есть смысл и столицу распятой и раздавленной империи перевести из Куско куда-нибудь поближе к Южному морю.

И в январе 1535 года Писарро на берегу речки Римак, в нескольких милях от ее устья, заложил новую столицу. Окрещена она была городом Волхвов, но всесветную известность приобрела под названием Лимы.

Между тем Эрнандо Писарро с казенной кинтой – пятой частью золота Атауальпы, выделенной для Карла V, прибыл в Испанию. Король, естественно, принял его с распростертыми объятиями. Все права Писарро на управление Новой Кастилией (эта Новая Кастилия была раз в десять больше Кастилии старой) король подтвердил. Но при этом он не забыл и Альмагро.

Альмагро назначен был наместником еще не завоеванных территорий южного Перу. Точнее говоря, ему отрезали полосу Нового Света длиной в 200 лиг (1300 километров), причем эта полоса начиналась у южных рубежей писарровской области.

Географию андийских стран испанцы знали еще очень плохо, и не мудрено, что границы владений Писарро и Альмагро размежеваны были кое-как и понять, где кончается Писаррия и где начинается Альмагрия, никто, в сущности, не мог.

Такая неясность была на руку испанской короне. Король боялся, что Писарро и Альмагро в один прекрасный день объявят себя независимыми властителями завоеванных ими земель. Поэтому в его расчеты входило елико возможно ослабить и того, и другого вожака. Если бы удалось их столкнуть лбами, цель эта была бы достигнута.

Подписывая грамоты, адресованные Писарро и Альмагро, король убежден был, что рано или поздно они передерутся из-за спорных пограничных земель. А «сомнительным» был даже округ Куско, на который в одинаковой степени могли претендовать и Писарро, и Альмагро.

Трения же между ними начались давно, и вокруг каждого предводителя еще с панамских времен группировались свои приверженцы – писарристы и альмагристы.

Когда королевские грамоты прибыли в Лиму, между Писарро и Альмагро разгорелись споры. В конце концов Писарро перехитрил своего соперника. Он отдал Куско своим братьям, а Альмагро убедил предпринять поход в Чили – на южную окраину той длинной полосы, которую ему отрезал король.

Альмагро со всеми своими смутьянами временно вышел из игры. С июля 1535 года по март 1537 года он воевал у озера Тити-кака и в северном Чили.

С уходом Альмагро поредели ряды писарровского войска. Кроме того, Писарро вынужден был дробить свои силы: надо было держать гарнизоны и в Лиме, и в Куско, и в Сан-Мигеле, и в Кито, и во вновь основанном на побережье городе Трухильо.

А перуанский народ, истерзанный грабежами и насилиями, пробуждался от спячки. Там и здесь вспыхивали бунты и мятежи, волновался весь север, очаги восстания зрели близ Куско.

Иисус-Мария, если бы можно было бы воскресить Атауальпу! Но прах его давно истлел.

Теперь вся надежда на Манко. Кто он? Ягуар, готовый вонзить когти в горло испанского хозяина, или пес, покорный хозяйской указке?

В июле 1535 года Куско снова стал военным лагерем. Чадили костры на главной площади, ржали у дворцовых стен боевые кони, весь город пропах путом, чесноком и водочным перегаром. Полторы тысячи солдат – четыре пятых всех вооруженных сил Новой Кастилии – скопилось в этой заштатной и вконец запуганной столице.

К счастью для жителей Куско, почти все это войско должно было рассосаться в разные стороны.

Триста солдат уходили в дальние горы, двести пятьдесят бойцов готовились к походу в Кито, двести пятьдесят воинов вот-вот должны были двинуться в северные земли, пятьсот пятьдесят ветеранов конкисты должны были под командой Альмагро отправиться в Чили.

Альмагро увозил с собой награбленные сокровища. В его обозе шло двадцать мулов, навьюченных золотом, и сто двадцать мулов, груженных серебром.

В свите Альмагро числился инка Манко, его брат инка Паулью, верховный жрец, иуда Фелипильо и с десяток видных тауантин-суйских сановников.

В конце июля все испанские отряды покинули Куско, и город опустел. В казармах Саксауамана остались сто пятьдесят – двести бойцов, во дворце Уайна-Капака обосновались два брата Писарро – Хуан и Гонсало.

Выпроводив Альмагро из Куско, Писарро отправился в Лиму, куда вот-вот должен был прибыть из Испании его посол Эрнандо.

Накануне его отъезда в Куско возвратился инка Манко, который не пожелал сопровождать в Чили Альмагро.

Манко собрался было покинуть Куско, но на него донесли его же собственные подданные – индейцы одного из северных племен, отряд которых состоял на испанской службе и размещался в Куско.

Писарро отправил Манко в Саксауаман. Там, за трехъярусными стенами, удобнее было держать на привязи внука Солнца.

Манко вел себя превосходно, совсем как его задушенный брат. Он выполнял все приказы Писарро и кормил до отвала испанский гарнизон.

Писарро отбыл в Лиму, встретился там с Эрнандо, который привез ему из Испании радостную весть: король пожаловал завоевателю Перу титул маркиза.

Новоиспеченный маркиз, не слишком полагаясь на Хуана и Гон-сало, отправил в Куско Эрнандо, поручив ему и заботы о Манко.

Хотя Эрнандо вряд ли относился к инке мягче, чем все его братья, но он выпустил знатную птицу из клетки. Инка ловко обманул его, играя на чувствительной писарровской струнке – неудержимой страсти к золоту. Манко под строжайшим секретом сообщил Эрнандо, будто в горах неподалеку от Куско зарыта огромная золотая статуя его отца Уайна-Капака.