Андрей Воронов-Оренбургский - Железный поход. Том третий. След барса

Укрытый терновой листвой, аргунец продолжал ждать, но ухо его более не низало придушенной говори. Только табун жалящего комарья тонко звенел над его головой да гулко рокотала галькой река…

Внезапно мокристо чмокнула прибрежная няша под чьей-то ногой, и вскоре из дымящейся мглы возникла фигура в ватном бешмете, за ней другая в темной черкеске из домотканого сукна, с патронами на груди. Стройные талии воинов перетягивали кожаные пояса с латунными украшениями, которые перечеркивали ножны кинжалов. Тот, кто шел впереди, был обут в сафьяновые аварские сапоги – чакмай, с мягкими, чуткими на шаг подошвами. Он беззвучно крался вдоль берега, ощупывая ступней каждую пядь. За ним по-волчьи, след в след, шел второй, в черной папахе, на которую был накинут красный башлык. Ступая по камням с большой осторожностью, они озирались по сторонам, сжимая в руках оружие.

…Когда последний из ахильчиевцев поравнялся с укрывищем Дзахо – раздался ружейный грохот, а мгновение спустя высланные лазутчики уже боролись со смертью, истекая кровью. Все случилось столь неожиданно, скоро, что нукеры не успели даже поднять тревогу. Однако расколовший предрассветную тишь выстрел и без того спутал все планы коварного Джемалдин-бека.

Дзахо едва перевел дух, как Сунжа огласилась ружейной пальбой. С противного берега отрывисто щелкнул кавалерийский штуцер, пуля зло вгрызлась в береговой известняк. Алмаз шарахнулся в сторону, но твердая рука уже сидевшего в седле аргунца натянула узду.

– Аллах акба-а-ар! Ля илляха иль алла!

Таившиеся в камышах ахильчиевцы взлетели в седла своих скакунов. На их отважных лицах плясали улыбки презрения к врагам. Каждый знал, что исполняет священный долг, каждый ведал в сей час, для чего он был рожден матерью. И пусть гибель подстерегает их жизнь, пусть она заберет ее прямо сейчас – слава храбрых надолго останется в народе и разнесется в песнях далеко в горах.

– Вуаллах акбар! – Воины Газавата атаковали в шашки гяуров. Месть разжигала жажду боя.

В ответ с русской стороны затрещали винтовки казаков, стоявших в секретах. Пули, свистя и жужжа осами, сбивали листья и сучья, вышибали из седел летевших на них горцев.

Скрываясь от вездесущего свинца, Бехоев погнал жеребца вдоль берега. Сердце заныло в груди, когда он бросил взор вспять… Туман истаял над рекой, и в сумерках рассвета его глаза отчетливо разглядели открывшуюся картину. Увешанный кудрявыми коврами пыли противоположный берег кишел русскими солдатами, готовящимися перейти вброд обмелевший приток.

Алмаз взвился на дыбы, круто взбрыкнул, далеко кидая с копыт комья речного песка – над водой, много левее растаял охнувший медью гул орудия и, перекатываясь, пополз по Сунже.

– Ассе! Да-дай!! – Дзахо вытянул плеткой взбесившего аргамака. Тот секунду косил фиолетовый глаз на жгучую нагайку в хозяйских руках, затем вытянул спину в галопе.

И снова рокочущий грозными перекатами гул пушечного ядра огласил задернутую дымной сиренью пойму реки. По всему, русские канониры 24 24 От нем. Kanonier – пушкарь; звание нижнего чина в артиллерии русской армии, соответствующее рядовому в пехоте. , не ведая всуе истинного числа нападавших, спешно пристреливали орудия, готовясь к бою.

Крутясь в седле, Дзахо тщетно искал глазами Джемала…

Впереди над вьющейся вдоль притока тропой поднялись и заколыхались столбы шафранной пыли, стремительно приближаясь к воде. Очевидно, скакали верховые, но охристые выступы холмов до сроку скрывали их. Внезапно над краем яра будто из-под земли выросли всадники. Там, где они объявились, тропа была столь узка, что казалось: кони вот-вот сорвутся с обрыва. Воинственные контуры горцев были вычеканены на розовеющем щите неба. Возникнув внезапно, они так же и исчезли за новым гребнем, точно мать-земля, породив их на миг, тотчас поглотила обратно.

Дзахо против воли окаменел в седле, натягивая повод. Недобрые мысли закружились в его разгоряченной голове, сердце сдавило дурное предчувствие. В рослом всаднике, что первым возник на холме, он сразу признал жестокого и кровожадного Гуду из Харачоя. Уж с кем не хотелось сойтись на одной тропе Бехоеву, так это с ним, великаном Гуду, снискавшим мрачную славу в Черных горах Ичкерии. Грозное видение предстало перед глазами Дзахо… Но поздно было воротить коня и менять решение. Время шло на секунды, значок харачоевского льва уже трепетал на ветру, а кони его послушников сотрясали берег.

Харачоевский Гуду не был кровником Дзахо. Высокогорный тейп его принадлежал к иному племени, но он являлся старым кунаком Джемалдин-бека, а этого было довольно, чтобы при встрече убить Бехоева.

Дзахо в своей мести перешагнул святой низам 25 25 «На территории Имамата действовала особая система права. Она базировалась на низамах имама Шамиля, представлявших собой кодекс законодательных актов, регулировавших различные стороны жизни горцев и деятельность государства в военных условиях. Низамы были основаны на шариате, а также учитывали лучшие обычаи горцев» // Казиев Ш., Карпеев И. Повседневная жизни горцев Северного Кавказа в XIX веке. Шамиля, нарушил незыблемый кодекс всевидящего и могущественного аль-азиза имама, предался врагу. Это значило одно: отныне любой правоверный, принявший Газават, был его смертельным врагом.

Низамы предусматривали наказания и за другие проступки, наносившие ущерб безопасности имамата. Проявившим в бою трусость пришивали на одежду кусок войлока. Избавиться от сего позорного клейма и народного порицания можно было, лишь кровью доказав свою храбрость. Но самым тяжким и позорным преступлением считалась измена – за нее полагалась высшая мера. «Предателям, – говорил Шамиль, – лучше находиться под землей, чем на земле». Именно эти огненные слова звучали теперь в ушах абрека-отступника…

Уо-о! Мюриды вихрем вылетели навстречу Дзахо. Их кони едва не сшиблись грудь с грудью с аргамаком аргунца. Юношу спас лишь случай, а быть может, милость Всевышнего.

Первая цепь пехоты уже вошла по колено в воду. Горцы вскинули ружья – глупо было дольше скрывать свое присутствие. Их раскрылатившиеся на ветру бурки тоже заметили на том берегу.

Десяток расторопных, по-видимому, лучших стрелков 60-го замосцкого полка споро выбрал возвышенное место, припал на одно колено… Оба берега разом окрасились дымками ружейных выстрелов.

…Конь под Бехоевым заплясал, приседая на задние ноги, пуля просвистела в пальце от его щеки. Двое мюридов замертво рухнули под копыта испуганных лошадей. Один из них бился и хрипел, дергая разбросанными руками, тщетно силился встать, опираясь на саблю, покуда не ткнулся лицом в песок, в последний раз выцедив воздух.