Александр Волков - Зорро

— Да, сын мой, они разбрелись, — вдруг услышал он за спиной чей-то резкий незнакомый голос.

Дон Росендо быстро обернулся и увидел во дворе перед крыльцом высокого худого человека в долгополой черной сутане, подпоясанной обрывком волосяного лассо. Голову человека прикрывал складчатый капюшон, из-под которого виден был лишь острый восковой кончик носа и узкий, гладко выбритый подбородок, разделенный надвое неглубокой ложбинкой. Из широких, свисающих ниже пояса рукавов его сутаны виднелись худые бледные руки затворника, неторопливыми пальцами перебиравшие до блеска отполированные четки.

— Мое почтение, падре Иларио! — радушно воскликнул дон Росендо, перегибаясь через подоконник. — Что привело вас в наше скромное жилище? Слух о том, что его молодой хозяин и ваш покорный слуга может отдать богу душу прежде, чем вы исповедуете его и отпустите грехи?

— До меня доходили и такие слухи, — глухо прозвучал ответ из-под капюшона.

— Как видите, они оказались несколько преувеличенными! — весело рассмеялся дон Росендо. — А если верить тому, что заживо погребенный людской молвой как бы воскресает для новой жизни, то с этого дня я буду жить долго и еще очень не скоро призову вас для предсмертной исповеди!

— Все в руке Божьей, сын мой! — вздохнул священник и вновь быстро застучал четками, как бы отгоняя от себя скорбные мысли.

— Я совершенно с вами согласен, отец мой, — кивнул дон Росендо, — и сожалею лишь о том, что вам пришлось проделать весьма неблизкий путь для того, чтобы поведать мне столь бесспорную истину!..

— Бог повсюду, — сухо перебил священник, — для него не существует расстояний!

— Тогда тем более не стоило утруждать себя… — подхватил дон Росендо.

— Оставим этот пустой спор, — оборвал падре, — я пришел, чтобы ответить на ваш вопрос…

— Какой вопрос? — удивленно воскликнул дон Росендо, — в моей голубятне нет монастырских почтарей, а другого способа передать вам записку с каким-либо вопросом я не знаю…

— Вы, кажется, спрашивали, отчего устали и разбрелись эти несчастные, прежде сутками жившие под полотняными навесами у ваших ворот? — сказал священник, откинув капюшон и взглянув на дона Росендо черными, глубоко посаженными глазами.

— О да, конечно! — с жаром подтвердил дон Росендо. — Мне хотелось бы знать, каким ветром сдуло всю эту толпу, но…

— Что «но»? — остановил его падре Иларио.

— Вы появились под моим окном еще до того, как я окончил фразу, — произнес дон Росендо, недоверчиво глядя в горящие глаза священника, — а по моим расчетам, отсюда до монастыря по меньшей мере шестьдесят миль или три-четыре часа хорошей скачки! К тому же я нигде не вижу ни вашего коня, ни экипажа, из чего делаю вывод, что доставить вас могла только… — дон Росендо сложил ладони ковшиком, поднес к губам и, низко перегнувшись через подоконник, прошептал, — нечистая сила!..

— Не порите чушь, сын мой! — холодно и насмешливо оборвал падре, забрасывая четки в рукав сутаны. — Мили, скачки, экипаж!.. Богу было угодно, чтобы в этот миг я оказался под вашим окном, и Он сотворил это!.. Вы поняли меня?

— О да, падре! — шепотом воскликнул дон Росендо. — Для Бога это сущий пустяк! Вот и Бальтазар на вас не бросается, а ведь это совершеннейший дьявол!

— Дьявол и совершенство — суть вещи несовместные! — строго возразил падре.

— Простите, святой отец! — пробормотал дон Росендо, приложив руки к груди. — Никто толком не наставлял меня в столь тонком деле, как богословие, и если мои уста порой извергают хулу, поверьте, в этом нет злого умысла! Одно недомыслие, и более ничего! Сами видите, с какой радостью я открываю вам свое сердце!

— Я верю в чистоту ваших помыслов, сын мой! — сказал падре, прикрывая глаза пергаментными складочками век. — Но хотел бы предостеречь от соблазнов, ожидающих столь чистую душу в краю, населенном еретиками и язычниками!

— Я готов выслушать вас в любую минуту! — заверил дон Росендо. — Немедленно поднимайтесь в дом и ждите меня в гостиной!.. Надеюсь, общество моей прелестной сестры скрасит эти тоскливые минуты!..

— Я — слуга Господа нашего… — заговорил было падре, но дон Росендо уже не слушал его. Он обернулся к Касильде, и вскоре та уже бойко застучала башмачками по лестнице, ведущей в комнату слуг. Падре Иларио умолк на полуслове. Глянув вниз, дон Росендо увидел лишь, как тот, подобно черепахе, прячет плешивую яйцевидную голову в складки капюшона.

Не прошло и получаса, как все трое уже сидели за круглым столом в той самой гостиной на втором этаже, где в день приезда на ранчо принимали дона Манеко Уриарте. Кресло, предназначенное для дона Диего, зашедшего навестить друга и принесшего знаменательную газетную статью, пустовало. Но слуги не спешили уносить прибор, следуя распоряжению Касильды, недоумевающей по поводу внезапного исчезновения сеньора де ла Вега. Погруженная в свои мысли, Касильда почти не слушала, о чем говорили между собой падре Иларио и дон Росендо, но малейший посторонний звук приводил ее в сильнейшее беспокойство.

— Послушай, сестра, падре рассказывает о здешних местах прелюбопытные вещи! — восклицал дон Росендо, когда она вздрагивала, заслышав лошадиный храп или скрип половицы.

— Я не понимаю твоего безразличия по отношению к дону Диего! — хмурилась Касильда. — Человек трое суток не отходил от твоей постели, а когда он внезапно исчез, ты даже не побеспокоился выяснить, не случилось ли с ним чего!..

— Я полагаю, что ему просто надоела роль врача и он отправился переменить маску! — усмехнулся дон Росендо. — Вы, падре, никогда не замечали за сеньором де ла Вега склонности к лицедейству?

— Сеньор де ла Вега не бывает на исповеди, — сухо ответил падре Иларио, — и потому мне трудно судить о его наклонностях…

— А если только по виду? Без исповеди?.. — оживилась Касильда. — Тем более что исповедь является тайной, так что если бы дон Диего и признался вам в том, что иногда он надевает чужую личину, вы должны были бы унести его откровение в могилу, разве не так?..

— Вы правы, дочь моя, — произнес падре после некоторого размышления. — В этой голове погребено такое множество тайн, пороков и даже преступлений, что порой она представляется мне ларцом Пандоры! И если бы эти уста не были заперты самим Богом, я бы выбрал себе в исповедники нашего шерифа! — И падре Иларио засмеялся тихим дребезжащим смехом. При этом его длинное, изможденное ночными бдениями лицо покрылось паутиной глубоких складок, лоб собрался в некое подобие гармошки, глаза обратились в узкие черные щелки, а четки застучали, как кастаньеты в пальцах танцора, исполняющего фламенко. — Но позвольте мне все же перейти к вашему вопросу, дон Росендо, — сказал он, проведя ладонью по лицу и вновь обратив его в неподвижную мраморную маску. — Вас, кажется, весьма удивило то, что все те, кого вы так настойчиво стремились осчастливить, разбежались, не дождавшись вашего выздоровления?..