Александр Волков - Зорро

При этом дона Росендо поражала беспечность его компаньона: их отряд вместе с Тилькуате состоял всего из четырех человек, и устоять таким числом против наверняка превосходящих сил противника можно было лишь в том случае, если место схватки давало обороняющейся стороне какие-то очевидные преимущества. К тому же короткую цепочку всадников замыкали всего две вьючные лошади, а «клад Монтесумы», по отрывочным фразам Тилькуате, требовал для своего вывоза чуть ли не целого каравана.

Но дона Диего, казалось, совершенно не беспокоили эти, по его же выражению, «неувязочки»; он не только не принимал никаких мер предосторожности, но даже напротив, как будто поддразнивал преследователей. Он то отставал, то съезжал так далеко с тропы, что дон Росендо и Касильда начинали всерьез беспокоиться о его безопасности. Один Тилькуате был совершенно невозмутим; со стороны даже могло показаться, что старик просто дремлет, покачиваясь в седле, а его мул выбирает дорогу по неким тайным, известным одному ему приметам.

С того полуночного разговора в спальне дона Росендо старый индеец больше не сказал своему сеньору ни слова. И теперь, глядя на его сутулую спину, на прямые черные волосы, схваченные вокруг головы кожаным ремешком, дон Росендо порой сомневался в том, что та беседа действительно была, а не пригрезилась ему. В то же время, когда он наутро передал ее содержание дону Диего, тот лишь кивнул головой и сказал: «Теперь можно собираться, Черная Змея поведет нас…» Но ни во время сборов, ни после того, как отряд покинул пределы ранчо, Тилькуате ничем не выдавал своей главной роли в затеянном предприятии; казалось даже, что старый индеец вообще не имеет никакого отношения к происходящему и тащится во главе отряда лишь потому, что его мулу предоставили почетное право первым вытаптывать перебегающие тропу колючки.

Но тем не менее с каждым часом, с каждой минутой путники все более и более приближались к заветной цели. Тропа то поднималась выше, то круто или плавно сбегала вниз, но песок постепенно уступал место твердой, гулко постукивающей под подковами глине, а при резких порывах западного ветра лица уже обдувало прохладное дыхание речной поймы.

Преследователи также успели привыкнуть к тому, что путники не предпринимают никаких мер предосторожности, и стали если не наступать им на пятки, то, во всяком случае, приблизились настолько, что при перемене ветра чувствительные ноздри улавливали в воздухе вонь дешевых крепких сигар, а когда какая-либо из отрядных лошадей всхрапывала, оступившись на камне, ей в ответ порой доносилось весьма отчетливое ржанье. А дон Диего начал вести себя уже совсем неосторожно: он как бы поддразнивал преследователей, провоцировал их на активные действия тем, что плелся в арьергарде и порой просто исчезал из виду, соблазняя головорезов своей беззащитностью.

«А вдруг это все провокация? — с тревогой думал дон Росендо, когда одинокий всадник вновь появлялся в поле его зрения. — Спектакль, где нам с Касильдой отведена весьма печальная и незавидная роль приманки, живцов, агнцев, которых без малейших колебаний пустят под нож, едва цель нашего путешествия будет достигнута?..»

Особенно усилилось его беспокойство, когда вдали послышался слабый шум водопада. Звук это постепенно нарастал, тропа становилась уже, а склон, по которому двигались путники, становился временами таким отвесным, что правое стремя всадника задевало о камни, а левое повисало над шумящей пустотой.

«Как только покажется зев пещеры, — думал дон Росендо, стискивая зубы, — нас перестреляют, как кроликов!..»

Теперь он был совершенно уверен в том, что явившаяся ему в болезненном бреду картина была не плодом больного воображения, а действительно отразилась в предсмертном взгляде злополучного Роке и попала каким-то непостижимым образом в зрительный центр его, дона Росендо, воспаленного мозга.

«Ладно, будь что будет, покер так покер, делайте ваши ставки, сеньоры, а мы не будем спешить открывать наши карты», — решил дон Росендо, расстегивая седельную кобуру тяжелого длинноствольного кольта и поглядывая на противоположный берег, уступами спускавшийся ко дну ущелья футах в четырехстах от тропы.

— Вы совершенно правильно действуете, — услышал он за спиной насмешливый голос дона Диего, — ибо нет на земле высшего равенства, нежели то, которое проповедует полковник Кольт!

Дон Росендо раздраженно оглянулся и не поверил своим глазам: вместо тонконогой, с подтянутым брюхом кобылки под доном Диего был горячий вороной жеребец, схожий с Торнадо, как схожи между собой яйца из-под одной курицы.

— Что вы так смотрите, сеньор? — спросил дон Диего, перехватив его недоуменный взгляд. — Вам не нравится моя лошадь?..

— Отчего же, — медленно произнес дон Росендо, — прекрасный жеребец…

— Вот-вот, — оживился дон Диего, — то же самое я сказал тому типу, который едва не наехал на меня, когда я спешился, чтобы подтянуть подпругу.

— И что тот тип? — невольно улыбнулся дон Росендо. — Согласился?

— Представьте себе, нет! — воскликнул дон Диего. — Он стал ругаться, обзывать меня невеждой, хамом, требовать, чтобы я немедленно освободил тропу…

— И что вы?..

— Я?! — вскинул брови дон Диего. — Я понял, что вдвоем нам на этой тропе не место, и вот я здесь, а тот тип либо колотится о речные камни, либо висит над пропастью, уцепившись за кусты…

— Да, если кто-то не помог ему выбраться, — пробормотал дон Росендо. — Неужели вы до сих пор не заметили, что за нами, почти не скрываясь, движется целая кавалькада?

— Кавалькада? — переспросил дон Диего. — Что ж, возможно… Мне тоже с некоторых пор стало казаться, что за нами следуют бог весть откуда приставшие попутчики.

— Я полагаю, что Бог слишком важная шишка, чтобы заниматься такими мелочами, — лукаво прищурился дон Росендо.

— Что ж, в таком случае этими молодчиками придется заняться нам!

Дон Диего ладонью хлопнул по шее своего вороного, и всадники пустились догонять ушедших вперед Тилькуате и Касильду.

Водопад открылся взорам путников, едва они миновали нависающий над тропой выступ скалы и оказались на небольшой, футов тридцать в длину и двадцать в ширину, площадке, с которой великолепно смотрелось овальное озерцо, куда и низвергался широкий, переливающийся в солнечных лучах водяной шлейф. Грохот здесь стоял настолько невероятный, что собеседники угадывали речи друг друга лишь по движениям губ, а когда этого недоставало, помогали себе энергичными жестами. Впрочем, предмет разговора был настолько ясен, что хватало уточнения некоторых деталей дальнейших действий. Во-первых, путникам предстояло спешиться, а во-вторых, определить дальнейший порядок движения по тропе, полукругом огибавшей овал озера и исчезавшей под пенистым водяным занавесом.