Шарлотта Юнг - Голубица в орлином гнезде

Мальчик был в таком восторге, так счастлив, что у Христины не достало духу упрекать его; но она молчала.

– Разве ты не любишь бархат? – продолжал Эбергард. – Мы всегда говорили, что при первой добыче у матери будет бархатное платье. Посмотри же на него!

– Как я несчастна, мой Эббо! – вздохнула Христина, целуя в лоб сына.

Эбергард тотчас понял, в чем дело, покраснел и поспешно отвечал:

– Мать, мы только воспользовались своим правом, в силу которого нам принадлежит все, что падает в реку.

– Все ли было честно сделано? – спросила мать вполголоса.

– Мама, если Йовст положил хворосту в реку, это уж не моя вина.

– Что я слышу? – вскричала фрау Кунегунда, возвратившаяся из кладовой, куда спрятала различные пряности, в то время очень ценные. – Как ты смеешь упрекать и пугать молодого барона, также как уж успела запугать Фриделя?

– Мать моя имеет право говорить со мной! – сказал Эббо.

– Да, и подавлять в тебе рыцарский дух своими глупыми жалобами!

– Господь знает и Эббо знает также, – отвечала трепещущая Христина, – что если бы дело шло об истинно рыцарском поступке, я бы первая похвалила его!

– Как, дура горожанка, ты смеешь судить о храбрых подвигах старого дворянского рода.

И старая баронесса подняла руку с намерением ударить невестку, но Эббо схватил ее за обе руки.

– Остановитесь, бабушка! А вы, матушка, не бойтесь ничего, – прибавил Эббо.

Изумление заменило гнев у фрау Кунегунды, когда Эббо посадил ее на стул, сказав:

– Знайте вы все, сколько вас тут ни есть, что я ваш господин и властитель; точно также моя мать госпожа замка. Чтобы все ее приказания были исполняемы, какими бы они ни были.

– Так и надо, господин барон, – сказал Гейнц. – Баронесса Христина – наша милостивая и возлюбленная госпожа. Да здравствует баронесса Христина.

Почти все слуги присоединили сюда свой голос.

– И помните, – продолжал Эбергард, – что она здесь полная властелинша, и чтобы никто, никогда не смел чем-либо нарушить почтения к ней. Слышите вы, бабушка?

Старая баронесса сидела в кресле, не отвечая ни слова. Христина, почти испуганная этим молчанием, готова была знаком сказать сыну, чтобы он сказал ей несколько утешительных слов; но в эту самую минуту Эббо настойчиво переспросил, где его брат.

– Фридель! Да разве его с тобой не было?

– Нет я его не видел вовсе.

И Эббо бросился на лестницу, призывая брата, потом приказал людям искать его на горе, и сам хотел следовать за ними. Но Христина удержала его.

– О, Эббо! Как же ты пойдешь? Теперь ночь, а скалы так опасны.

– Матушка, я не могу оставаться.

И, обвив руками шею матери, он шепнул ей:

– Матушка, мы поссорились с Фриделем! Виноват я.

Тронутая выражением голоса молодого человека, Христина отпустила его, но проводила до последней ступеньки лестницы.

Светлое, голубое небо начинало усеиваться звездами; вдруг безмолвие ночи было нарушено пронзительным криком, раздавшимся на горе. Эббо вздрогнул и отвечал таким же криком; вслед за ним, послышался до того пронзительный и продолжительный крик, что принять его за эхо было невозможно.

– Это около Красного Гнезда, – сказал Ганс.

– Он верно был у Птамарганского озера, – сказал Эббо, еще раз закричав в надежде, что ответ воспоследует ближе; но звуки голоса доказывали всем людям опытным, что Фридель звал на помощь.

– Нет никакого сомнения, – сказал испуганный Эббо. – Он попал на те скалы, куда упал прошлое лето раненый олень.

Христина вскрикнула от ужаса.

– Не бойтесь ничего, баронесса, – сказал ей Гейнц. – Так раненые не кричат; барон Фридель так благоразумен, что подождет, если убедится в невозможности идти дальше в потемках.

– Я его найду, – сказал Эббо и начал кричать так, чтобы дать понять брату, что к нему идут на помощь; а ответные крики Фриделя успокоили мать.

Вооружившись длинной веревкой и несколькими светильниками, Гейнц и двое из слуг приготовились отправиться на поиски. Христина умоляла Эббо позволить ей следовать за ними до тех пор, пока присутствие ее не будет мешать идти далее. Эббо подал ей руку, а Гейнц поднял светильник так, чтобы осветить извилистую тропинку, которая в сущности не была очень крута, но Христина никогда не решилась бы пройти по ней днем, если бы видела пропасть, зиявшую внизу. Дошли до высоты, где дул свежий ветерок, и Эббо, указав рукой на темную массу, увенчанную голой остроконечной скалой, которая, казалось, терялась в небе, остановился и сказал:

– Вот тут озеро. Не трогайтесь с места!.. Фридмунд, – закричал он, употребив теперь имя брата вместо призывного крика.

– Сюда, в эту сторону… под Красным Гнездом, – ответил Фридель.

Все пошли вдоль скал, окаймлявших озеро и дошли до основания скалы, составлявшей верхнюю точку Орлиной Лестницы.

Голос Фриделя раздавался как будто под ними.

– Я здесь, здрав и невредим, – кричал он, – только было так темно, что я не решался ни подниматься, ни спускаться.

Шнейдерлейн объяснил ему, что сейчас ему бросит веревку; он должен ею обвязаться и таким образом может безопасно спуститься со скалы. Минуту длилось тревожное ожидание, наконец светильник осветил лицо молодого человека, появившегося со словами:

– Как! Мать здесь!

– Ах, Фридель, где это ты был? Что у тебя в руках?

Фридель показал хорошенькую головку беленького козленка.

– Где это ты взял, Фридель?

Он указал рукой на скалу, говоря:

– Я лежал на берегу озера, вдруг орлица пролетела надо мной так близко, что я увидал в ее когтях этого бедного козленочка и слышал его жалостные крики.

– Так ты был у самого гнезда, у недоступного гнезда? – вскричал изумленный Эббо.

– Это все вздор. Если влезть на первую вершину, там уж не так трудно, как думают. Только я дождался, пока орел и орлица опять улетели.

– И ты отнял у них добычу? А орлята?

– Ах, – сказал Фридель почти сконфуженным голосом, – это были два орленка; мать покинула их на минуту, и я не решился повредить им; так что я взял только козленка и несколько перьев для своей шапочки. Тем временем солнце село, и вскоре я не мог разглядеть дороги. Когда я заметил, что потерял тропинку, то подумал, что мне лучше всего засесть в какой-нибудь расщелине и ночевать там. Я боялся только, что мать будет беспокоиться. И вдруг она здесь!

– А, Фридель, – сказал Эббо, – ты хотел доказать мне, что я напрасно упрекнул тебя в трусости.

– Нет, брат, я об этом совсем забыл, также как и ты забыл те слова, которые тебя рассердили. Я хотел только спасти козленка. Мне кажется это козленок старухи Рики.

Христина обняла обоих сыновей, и все возвратились в замок, не делая ни малейшего намека на происшествия этого дня. Только когда перешли дверь Христина слышала, как Фридель грустно сказал брату: