Андрей Шарый - Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела

Вряд ли вот так, лицом к лицу, вам прежде доводилось рассматривать нечто столь же внушительное, резное, узорчатое, каменно-воздушное. Схожие чувства испытываешь при взгляде снизу вверх на спроектированные Антонио Гауди фасады собора Святого семейства в Барселоне, если только продерешься сквозь толпу туристов. Вот пражская храмовая открытка: роскошная центральная розетка диаметром больше колеса БелАЗа с цветной мозаикой на темы сотворения мира (стеклышки, правда, не различить ни снаружи, ни изнутри); долгая шеренга скульптур праведников и святых; каменные картины о распятии Христа, о Его положении во гроб, о Его воскресении и вознесении. Сложные рельефы на восьми массивных дверных створках – с хронологией воздвижения храма, а также с жизненными и смертными путями святых В., В. и В. Есть даже бронзовая сценка о том, как святой Вацлав разливает местного производства вино и выпекает евхаристический хлеб, о других подвигах я и не упоминаю. Это прекрасная, в высшем смысле поучительная стена, и вот как раз для того, чтобы после увиденного прийти в себя, и предназначены лавки у архива Пражского Града, усевшись на одну из которых можно спокойно перекурить и полюбоваться архитектурным совершенством.

За четверть века жизни в Праге я десятки раз бывал в Граде, но ни разу до того дня, когда принялся писать эту книгу, не нашел времени как следует рассмотреть западный фасад собора Святых Вита, Вацлава и Войтеха, а потому и не был способен отличить каменную фигуру архиепископа Арношта из Пардубиц от статуи короля и императора Карла IV Люксембургского. Зато теперь уж я их ни за что не перепутаю.

Третье надворье Пражского Града. Вид с колокольни собора Святых Вита, Войтеха и Вацлава

Прикладной смысл таких обширных, как Пражский Град, народно-хозяйственных объектов заключается не в том, что они позволяют собирать с туристов солидную дань в городской бюджет. Ну, по крайней мере, не только в этом. Пражский Град представляет собой учебник чешской истории и энциклопедический путеводитель по чешской государственности, он накопил многие тонны материальных свидетельств того, с какой скоростью, в каком направлении и с каким успехом протекало чешское время. От первых князей-королей из династии Пржемысловичей до президента Гавела, который в 1996 году, уже на моей пражской памяти, распорядился украсить верхушку обелиска Памяти павших в Первой мировой войне позолоченной пирамидкой, а еще через пять лет приказал построить в Королевском саду новую оранжерею на руинах старой, барочной. Сошлюсь на авторитет Виктора Гюго: в романе «Собор Парижской Богоматери» он импровизирует о том, что архитектура – это литература средних веков, поры неграмотности, когда знания сообщались и передавались не столько буквой и строкой, сколько картинами из камня.

Град обозначает самое начало чешского летоисчисления, чешские «ноль часов ноль минут». Город в городе, вещь в себе, неправильный четырехугольник со сторонами 570 на 128 метров, Пражский Град – ни в коем случае не собрание мертвых памятников, но коллекция переживших все на свете исторических воспоминаний. Каждый король Чехии, каждый император Священной Римской империи [4] Священная Римская империя германской нации – государственное образование, существовавшее с 962 по 1806 год и объединявшее территории Центральной Европы, в основном населенные немцами. Помимо германских земель поначалу в состав империи входили территории юго-восточной Франции и северной Италии, а также (до самого конца империи) нынешняя Чехия. Процессы становления единого государства в империи не были завершены, она оставалась децентрализованным образованием со сложной феодальной иерархической структурой, объединявшим несколько сотен национально-территориальных единиц. Священная Римская империя представляла собой попытку продолжить традицию Древнего Рима и создать универсальное государство. , любой президент и даже некоторые герцоги – все те, кто на протяжении веков избирал Град своей резиденцией, – старались здесь хоть что-нибудь да построить (если не дворец, так конюшню), хоть нечто да привнести сюда (пусть не денежное пожертвование, так тонкий художественный вкус). Четыре надворья, три улицы, одна площадь, три собора, две часовни, один монастырь, пять дворцов, шесть башен, дюжина или две скульптур, полтора километра крепостных и замковых стен, шесть фонтанов и все остальное, как подтвердит любой специалист, составляют скрепленный цементом веков архитектурный комплекс. При этом целостность и компактность ему придает не общность художественных стилей (их-то не сосчитать), но единство политической цели, которая звала в будущее и хозяев Пражского Града, и тех, кто им подчинялся и волей-неволей выполнял их барские прихоти.

Именно понимание этой цели заставило, скажем, молодого короля Карла IV в 1350-е годы нанять фламандского каменотеса Матьё из Арраса и скульптора-немца Петра Парлержа для строительства собора Святого Вита. Следование именно этой концепции побудило пожилого президента Томаша Масарика в 1920-е годы пригласить для капитальной реконструкции всего замкового хозяйства словенского архитектора Йоже Плечника. Бронзовый Масарик теперь любуется Градом чуть со стороны, памятник чешскому отцу-президенту установлен у Салмовского дворца на Градчанской площади. Логично предположить: ТГМ удовлетворен тем, что из основанной им страны получилось.

«Пивные часы» на стене старого корпуса завода Plzeňsky Prazdroj в Пльзене

Самые знаменитые уроженцы города Пльзень – простоватый папаша Спейбл и его сынишка, маленький оболтус Гурвинек. С театральных сцен разных стран эта сладкая парочка вот уже почти столетие рассказывает истории из своей семейной жизни с аллюзиями на нашу общественную и умеет это делать в общем счете на 18 языках. Время над ними никак не властно: боевой вес куклы Спейбл неизменно составляет около двух килограммов, а рост 60 сантиметров; мальчуковая кукла Гурвинек, понятно, и поменьше, и полегче. С Гурвинеком я близко знаком примерно полвека, с той поры, как мама выписала для меня «Веселые картинки». На страницах этого журнала Гурвинек состоял в престижном у советской детворы Клубе веселых человечков. В компании Буратино, Чиполлино, Незнайки, Карандаша и Самоделкина Гурвинек, конечно, оказался самым невеселым человечком: с одной стороны, таким же забавным негодником, как и остальные, но с другой – все-таки унылым нытиком и тихоней.