Нина Соротокина - Гардемарины, вперед!

– Тащат… – шептала вечером деревня, когда анашкинские мужики бегом, ладно ступая в ногу, несли бабушку Наталью к дому священника.

– Везут… – злорадствовала деревня поутру, когда семья отца Феодосия, кряхтя и потея, везла гроб на маленькой тележке.

Стойкость Анашкиных пришлась всем по нраву, и на третью ночь попадья обнаружила на своем пороге не только гроб с ненавистной бабушкой, но и троих младенцев. Двое лежали рядом с гробом, а третьего мать положила в тенечек под липу, чтобы раннее солнце не припекло любимое чадо.

При появлении попадьи все младенцы принялись кричать как оглашенные. С Натальей просто, лежит себе тихо, ждет, когда понесут. Да и дорога известная. А трое чад синие от натуги – молока просят. И попробуй догадайся, кто чей, – все на одно лицо!

Матери быстро разобрались в своих детях, а на следующее утро попадья обнаружила подле гроба уже восемь орущих младенцев! Поповские дочки опять сбивали ноги, разносили младенцев по домам, но при всем их старании мать последнего, особенно звонкого, так и не сыскалась. Восьмой младенец оказался лишним, и попадья, злорадствуя, оставила его на анашкинском дворе рядом с гробом бабушки Натальи.

Лишним младенцем завладела Катенька Анашкина, смышленая десятилетняя девочка. Младенец сразу затих на ее руках, и о нем забыли. Не до младенца было Анашкиным.

Когда к вечеру Алексей с Игнатом прибыли на постой, семейство кончило ужинать. Гроб уже не ставили на стол. Если покойников не хоронить, то негде будет трапезничать. В дневные часы бабушка смиренно проводила время в чулане. За столом спокойно и деловито обсуждали, кому сегодня нести бабушку к упрямому отцу Феодосию.

– Пошли, что ли… – Мужики закинули на плечи уже изрядно загрязненные полотенца.

– Ох, матушка родная! Не было покоя тебе при жизни, нет и после смерти, – привычно заголосила старшая Натальина дочь Вера, проводила гроб до порога, поклонилась в ноги и вернулась к столу.

– Сколько же вы времени покойницу носите? – спросил Алексей.

– Преставилась матушка в день апостолов и святителя Николая – в четверг. Вот считай. Сегодня уже неделя.

– Жарко ведь. Как же она у вас в чулане? От покойника дух тяжелый.

– Никакого такого духа от мамани нет, – задумчиво проговорила Вера. – А ведь должен быть дух, прав ты, барин. Мы тут совсем голову потеряли. А может, и есть дух, да мы не чуем. Завтра, как принесут маманю назад, понюхаю. Ой, дела наши тяжелые… Садись, барин, вечерять.

Алексей принялся за еду.

– По какой нужде прибыл к нам, мил человек? – полюбопытствовала Вера.

– Сестра у меня в скиту. Повидаться надо по семейным делам.

– Ишь чего захотел. Не покажут тебе ее сестры. – Она перекрестилась на образ Николая-угодника. – Маманю из-за сена похоронить не можем, а ты монашку лицезреть захотел.

– Она еще не пострижена, – раздался тихий голосок Катеньки, – она белицей в скиту живет.

– Не встревай, когда старшие говорят, – прикрикнула мать. – Доберусь я до тебя. Куда младенца дела?

– Спит.

– Вот и ты иди к нему. Дай только маманю похоронить. Мы его беспутную мать сыщем.

Алексей хотел было расспросить Катеньку, о какой белице говорила она так уверенно, но девочка ушла за занавеску.

Алексею постелили на лавке в летнике. «Гроб таскают… некрещеные младенцы… нетленные покойники… Что за чушь? Как сказала эта девочка? Она еще не пострижена… Значит, все-таки готовят ее на постриг. Она же не хочет, не хочет… Я по бревнам растаскаю ваш забор, а до Софьи доберусь!» – думал он, кусая губы. Потом встал, запалил лучину и принялся сочинять послание Софье.

Алексей рассчитывал встать раньше всех в доме, но это ему не удалось. В августе крестьянские семьи просыпаются затемно. Когда Алексей открыл глаза, вся огромная изба была полна говором, скрипом половиц, где-то тонко пищал «лишний» младенец. «Катеньку надо повидать», – думал Алексей, спешно одеваясь.

– Пошли младенцев по домам разносить! – раздался под окном голос девочки. – Попадья за каждого младенца по яйцу дает! – И ватага ребят, звонких и юрких, как сверчки, понеслась по улице.

Алексей натянул сапоги и бросился вслед за ребятами.

– Барин, Алексей Иванович, куда? – закричал Игнат. – Я с вами. Неужели и вы яйцо заработать хотите?

Золотая мысль пришла к Алексею неожиданно. Он решил разыскать измученных матерей и уговорить их везти некрещеных младенцев в скит к монахиням. Ребята быстро помогли ему найти нужные избы.

Матери посудачили, порядили и согласились в том, что хоть и сомнительно, есть ли у сестер подобающая купель, но крестить можно и в озере. Были бы святые руки да нужные слова.

– Собирай младенцев! – раздалось по деревне.

В это утро попадья, уже привыкшая к детскому ору под окном, дивилась тишине, толкала мужа в бок.

– Спи… – ворчал отец Феодосий. – Мне заутреню не стоять, только теперь и выспаться. Спи. Маку сунули матери в рот своим чадам, вот они и молчат.

Попадья приставила к окну лесенку и спустилась во двор. Гроб был на месте, а некрещеных детей будто корова языком слизнула.

– Младенцы-то где? – растерянно спросила попадья бабушку Наталью, словно та недоглядела за доверенными ей внучатами и теперь должна была оправдываться в своей оплошности.

Когда семья священника впряглась в тележку и потащила бабушку на анашкинский двор, в деревне стоял гвалт, как на пожаре.

– Везите Наталью на озеро к мосткам, – крикнула на бегу молодайка с младенцем на руках.

– Что городишь, глупая? – изумилась попадья.

– Гроб другим заходом. Тесно, – крикнула другая женщина. – Наталью несите куда положено, к Анашкиным. И «лишнего» у них возьмите да принесите к мосткам!

– Что они, оглашенные, надумали? – перевела дух попадья. – Уж не топить ли младенцев собрались?

– Папенька, Господь с тобой, окрести младенцев, – взмолилась старшая поповская дочь. – Не могут они сено монастырю отдать – оно барское.

– А мне куда идти? В расстриги? Архиерей Савва – человек без шуток. Сказал – сделал.

– Из-за сена души крестьянские губить! – взорвался вдруг поповский сын. – Посмешищем стали на всю округу! Надоели вы мне. Таскайте сами свой гроб. – И пошел прочь.

– Какой же он наш? – всплеснула руками попадья.

– Прокляну! – возопил могучим басом отец Феодосий. – Вернись, беспутный отрок!

В крапиве хохотала деревенская детвора.

Только на берегу, куда сбежалась вся женская половина деревни, удалось Алексею поговорить с Катенькой. Она пришла к мосткам с «лишним» младенцем на руках и, увидев молодого барина, сразу отошла в сторонку, словно ожидая, что тот обратится к ней с вопросом.

– Ты знаешь мою сестру? – спросил Алексей, боясь верить в удачу.

– Софьей ее зовут? Она совсем недавно приехала. Тихая, все молчит…