Наталия Розанова - Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба

Чем полнее открывается нам неистовая ненависть, излившаяся на Государя в последние дни его жизни, тем более поражает нас в Николае II подвиг христианского терпения и кротости. Чей взгляд может быть пристальнее взгляда врагов и чей язык – выразительнее их обличительного языка? Однако все противники Царя, наблюдавшие за ним в дни заключения, словно не замечая за собой, проговаривались и отмечали присущую ему простоту, сдержанность и незлобие. Это бросалось в глаза, иногда ошеломляло. Едва ли кто из посторонних и чуждых Романовым людей мог представить, что́ в глубине души чувствовал бывший Император, для них он так и остался непостижимым. Поэтому, как правило, они приписывали исключительные качества Николая II ограниченности его ума.

Вспоминая период ареста семьи в Царском Селе, Керенский говорил о Государе:… в заключении Николай был большей частью в благодушном настроении, во всяком случае спокоен [125].

… В нем поражало полное равнодушие ко всему внешнему, претворившееся в какой-то болезненный автоматизм [126]. В Тобольске комиссар Временного правительства В. С. Панкратов [127]удивлялся выдержке Государя во время ссылки: При встрече он так хорошо владел собою, как будто бы эта новая обстановка не чувствовалась им остро, не представлялась сопряженной с громадными лишениями и ограничениями [128]. И даже в Екатеринбурге, где для Царской семьи практически ввели уже тюремный режим, Николай Александрович, находясь второй год в заточении, не утратил бодрости духа. Вот отзыв о нем коменданта Авдеева: По его виду никогда нельзя было сказать, что он арестован, так непринужденно весело он себя держал [129].

У главного исполнителя расстрела, Юровского, о Николае II сложилось такое мнение: Всякий увидев его, не зная кем он был, никто бы не сказал, что этот человек был много лет царем такой огромной страны [130]. А говоря обо всех Романовых, заключенных в доме Ипатьева, Юровский вынужден был признать: Если бы это была не ненавистная царская семья, выпившая столько крови из народа, можно было бы их считать как простых и незаносчивых людей [131]. Общее впечатление о их жизни такое: обыкновенная, я бы сказал мещанская семья … <���…> Сколько-нибудь долгое пребывание с ними, люди слабой настороженности, могли быстро потерять бдительность [132]. Если посмотреть на эту семью по обывательски, то можно было бы сказать что она совершенно безобидна [133].

Однажды , – вспоминает комендант Авдеев свой разговор с Государем, – он задал вопрос, кто такие большевики. Я указал ему, что 5 депутатов-большевиков второй государственной думы были им сосланы в Сибирь, так что он должен знать, что за люди большевики, на что он ответил, что это делали его министры часто без его ведома.

Тогда я спросил его, как же он не знал, что делали министры, когда 9 января 1905 года расстреливали рабочих перед его дворцом, перед его глазами.

Он обратился ко мне по имени-отчеству и сказал: «Вот вы не поверите, может быть, а я эту историю узнал только уже после подавления восстания питерских рабочих» [134].

Воспоминания надзирателей и палачей Романовых содержат не только общие впечатления о событиях, но и передают некоторые ценные подробности из жизни семьи в заточении. Так, у Авдеева узнаём, насколько прискорбно было Царской семье в Екатеринбурге понять, что они лишатся практически всей своей прислуги, которую уже и так вынужденно сократили в Тобольске. Несмотря ни на какие жалобы, просьбы и переговоры, из сорока пяти человек оставили только троих [135]. В воспоминаниях Авдеева сохранился также и один неизвестный эпизод из бытовой жизни Царственных узников: Первые 2–3 недели еще были затруднения с арестованными в смысле стирки белья. Привыкли они менять белье ежедневно, и надо было всю эту массу белья тщательно просмотреть, прежде чем сдать прачкам, при возвращении – та же история. Для этого не было ни времени, ни людей, а следить за каждой мелочью приходилось очень напряженно.

Согласовали мы этот вопрос с тов. Белобородовым и предложили заняться этим делом, т. е. стиркой белья, самим дочерям бывш. царя совместно с Демидовой, да и на кухне дома удобно было отгородить помещение для прачечной . <���…> Вначале Александра Федоровна, как всегда, протестовала, требовала, чтобы пропускали прачку, но т. к. соответствующего человека не было найдено, ей категорически отказали. После этого бывш. великие княжны обратились ко мне, чтобы им достать печатную инструкцию по стирке белья. Конечно, книжки, как стирать белье, нам было негде достать, и мы были в затруднении, но нас выручил один старик кузнец с фабрики Злоказова тов. Андреев – он вызвался проинструктировать их. И действительно, после оборудования прачечной т. Андреев оказался хорошим преподавателем, и дело со стиркой наладилось, с тем лишь только, что менять белье они стали пореже [136].

Неожиданное, но правдиво переданное наблюдение взаимоотношений Царственных узников и близких им лиц находим и у Юровского: Мальчик Седнев настолько привык и обжился в семье, что ничего похожаго на лакейские услуги, оказываемые наследнику Русскаго престола не было. Часто своей игрой с собачкой, которая у них была, он приводил в раздра жение Александру Федоровну. Он, однако, непокидал этого для него приятнаго занятия, часто отравлял состаяние Александры Федоровны [137]. Уже знакомый нам из писем и других источников жизненный распорядок Императрицы-пленницы нисколько не изменился в Екатеринбурге, что подтверждается и комендантом Авдеевым: … Александра Федоровна не сидела без дела. Она или вязала, или вышивала что-либо, часто сидела за чтением книг, но эти книги были все вроде жития святых [138].

Без сомнения, подлинные события, рассказывающие о том, что́ испытывали отрезанные от мира узники за двойным забором ДОНа [139], прочитываются во всех свидетельствах новых «хозяев жизни», ставших непосредственными очевидцами происходившего с Царской семьей в Екатеринбурге. Например, по воспоминаниям Юровского видно, каким утешением для арестантов служили прогулки: Однако, все прогулки они ждали с нетерпением. …И если это почему-либо задерживалось, кто-либо из дочерей прибегали спросить: «А что, скоро на прогулку?» – и убегали с радостью и кричали в дверь, что скоро идем гулять [140].

Помощник коменданта Юровского Г. Никулин рассказывал:… на прогулке я, конечно, всегда наблюдал за ними. Это была, так сказать, моя неотъемлемая обязанность . [Но] я должен так, в порядке объективности, сообщить, что почти в редких случаях мне приходилось напоминать царю о том, что дескать… время прогулки истекло. А то, как правило, он всегда посматривал на часы и (по истечении времени прогулки) подходил тогда, и говорил: