Вадим Загоренко - Московское сукно

– Слушайте, а вам не страшно? – снова заговорил Петр. – То есть воровать-то, понятно, дело привычное. Но с такими деньгами… Не знаю, даже не по себе мне как-то. Вот у вас какой самой большой улов был?

Марк задумался. Столько обнесенных домов и карманов, столько распроданных мелочей. И все такое несущественное…

– Ничего и близко похожего не было, – со вздохом признал вор. – Но думаю, что так и должно быть. Доброго человека Бог за труды вознаграждает. Я никаких больших грехов на душу не брал, только по мелочи бедокурил. Поэтому считаю все это заслуженной благодатью, маленьким таким чудом. И вам советую.

– А мне вот кажется, что ничего необычного не происходит. – Кляйн приглаживал усы и волосы, всматриваясь в свое отражение в окне кареты. – Для нас десять тысяч могут быть огромными деньгами. Но дворяне к таким суммам привыкли. При дворе в карты играют на миллионы. Так что воспринимайте это как обычную работу, просто заказчик необычный.

Где-то на соседней улице запели тягучую крестьянскую песню. День медленно превращался из теплого в жаркий.

В десятке верст к югу от Москвы, в сердце густого леса стояла чудом уцелевшая под давлением времени церковь. Выглядела она не просто старой – было удивительно, что она вообще стоит. Ее стены были покрыты мхом, бревна почернели, от дощатой крыши отвалились целые куски, маленькая квадратная колокольня накренилась под пугающим углом. От заросшей тропинки строение отделял высокий частокол, который смотрелся бы намного уместнее в солдатском лагере где-нибудь в Сибири.

При всей внешней враждебности и мрачности Василию это место нравилось. Было в нем что-то очень старое, правильное. Ему всегда казалось, что места веры должны быть именно такими, а не цветными и разукрашенными. Однажды он высказался об этом вслух. Окружающие на него зашикали и обозвали еретиком. С тех пор свои предпочтения в религиозной архитектуре он держал при себе.

Когда эту церковь построили, никто точно сказать не мог. О ней вообще мало кто знал, постоянных прихожан у нее не было. Поэтому атаман Борис Смехоченко, также известный как Резчик, решил устроить свою летнюю резиденцию именно там.

– Вась, иди пока сам, – с трудом выдавил Анвар. – Я скоро тоже буду, только передохну тут…

Утро у татарина было тяжелое. После тяжелого самогона и колбасы спорной свежести он приобрел желто-зеленоватый оттенок кожи и то и дело хватался за живот. Василий сочувственно ухмыльнулся, взвалил на плечи мешки и пошел вперед.

Ворота были не заперты, петляющая дорожка вела к крыльцу. Там сидел округлый поп с кустистыми седыми бровями и широкой улыбкой. Хозяин был под стать месту – старый и странный.

– Привет, Вася! – пробасил он. – Давно не виделись.

– Привет, отец. Как дела у вас?

– Хорошо дела у нас, хорошо. Топорами трудимся, Божьи дела исполняем.

– Это какие же дела такие?

– Если такое спрашиваешь – значит, не надо тебе спрашивать.

Поп глубокомысленно ткнул пальцем в небо. Как собеседник он Василию не очень нравился.

– Где начальство мое?

– Там, у себя сидит. Передай, что я от него Псалтирь обратно жду!

За церковью располагались огород, хлев, колодец и маленький дом. Жить там, вероятно, должны были послушники, но в забытом месте таких не имелось.

Сам атаман согнулся над грядкой и размеренно работал мотыгой. Сутулый, худощавый, с редкими седыми волосами, в простой рабочей рубахе, Резчик выглядел как обычный усыхающий старик. Особенно на фоне сидевшего рядом гиганта в сером засаленном сюртуке, с косыми плечами, рыжей бородой и блестящей на солнце лысиной – Кузьмы Пушкаря.

Василий тихо вздохнул. В последние дни ему везло на неожиданные встречи с коллегами.

– Чего сажаешь, атаман?

– Здесь морковку, там вон огурцы, – не поворачиваясь, ответил Резчик. – Земля здесь хорошая, все растет.

С размаху воткнув мотыгу в землю, Резчик потянулся и зевнул. Старческое лицо покрывали морщины и шрамы, но примечательнее всего были его глаза – большие, водянистые, голубые. Они всегда смотрели куда-то очень глубоко, будто под кожу.

– А чего вола своего не запряг? – Василий кивнул в сторону Кузьмы.

Пушкарь только показал зубы – то ли в улыбке, то ли в оскале.

– Он уже свое отработал, припасы мне из города привез. – Атаман посмотрел на мешки. – А ты чего притащил? Не обманул нас секретарь?

– Не обманул, взяли…

– Да тихо ты! Не здесь, пойдем в дом.

Жил Резчик скромно – в комнате его богатство выдавали только иконы в позолоченных рамках и большой сундук в углу. Атаман вытянул из-под лавки старую кавалерийскую саблю и вскрыл один мешок. Вытащил слиток серебра, придирчиво осмотрел, взвесил в руке.

– Приличное, да. Как прошло, рассказывай.

– Как ты говорил. Приехали в село, на следующий день в лес пошли, там еще два дня прождали. Потом конвой поймали – просто карета, один солдат охранял. Он не дурак оказался, драться не стал. Забрали товар, закопали, отсиделись у реки. Два патруля видели, но не попались. Потом вернулись, еще день прождали и поехали обратно.

– Молодцы, все правильно сделали. – Резчик удовлетворенно кивнул. – Все как я учил. Знаю, долго прятаться пришлось. Но с такими вещами лучше перебояться, чем недобояться…

– Правильно говоришь, – поддакнул Пушкарь. – Пастух вон недавно недобоялся – слышал, Вася?

– Слышал, жаль его.

Лишенный возможности рассказать историю, Кузьма обиженно поджал губы. Несмотря на репутацию убийцы и бешеного разбойника, он был удивительно болтливым.

– А чего задержался, раз проблем не было? – спросил атаман. – Я тебя вчера ждал.

– Да мы так и собирались… – Василий на секунду замялся. – Но вчера Фильку Костяного по пути встретили, ему помочь надо было.

– Значит, он все еще там работе мешает. Специально же его прогнал, чтобы под ногами не путался. Надо бы его, конечно, того…

Резчик вдруг замолчал и задумчиво уставился в окно. Его подчиненные стояли и терпеливо ждали продолжения мысли. Он часто замолкал посередине разговора.

Василий познакомился с атаманом двенадцать лет назад. Чума все еще собирала свою жатву в Москве. Бунт городской бедноты уже подавила армия, но грабежи и погромы продолжались. Резчик, тогда еще не совсем седой, недавно бежавший со службы казак, подчищал опустевшие дома. Василий, тогда еще четырнадцатилетний бездомный парень, перебегал из одного укрытия в другое.

Они встретились в заброшенном питейном погребе. Разговорились, казак пожалел парня и решил взять его с собой. Со временем у них даже установилось что-то похожее на близкие, почти семейные отношения. Они уехали из Москвы, встретили других воров. Дальше были страшные и веселые годы. Василий учился лихому ремеслу и взрослел. Резчик искал возможности заработка и старел.