Владимир Шигин - Павел Дыбенко. Невероятные приключения уголовника и революционера

Конечно, Иванов с сотоварищами в данном случае действовали как настоящие провокаторы, обманывая команды других кораблей, будто у них произошла не «буза» из-за макарон, а самое настоящее восстание. Я уже не говорю, о том, что они, якобы, уже захватили власть на корабле, которую, как нам известно, никто вообще не собирался брать. Но речь наша сейчас все же о Дыбенко, который, обманывая своих читателей, нагло врет о том, чего никогда не было. Ведь если не было никакой связи с «Гангутом», то вообще непонятно зачем собирались 130 человек глубокой ночью накануне “макаронного бунта"?

Перед нами еще одни любопытные мемуары «Балтийцы идут на штурм!» известного матроса-большевика с дореволюционным стажем Н.А. Ховрина. Для нас они интересны тем, что Ховрин и Дыбенко, служили на одном корабле. Но удивительно, что фамилию такой яркой личности как Павел Ефимович, Ховрин, рассказывая о годах службы на «Павле Первом», упоминает только один раз, да и то не слишком лицеприятно. О себе Ховрин, при этом пишет, как об одном из руководителей корабельного подполья, вместе со своим другом – матросом Марусевым. Факт того, что именно Ховрин и Марусев были в рядах главных заговорщиков на «Павле» признает и Дыбенко, Однако, в отличие от Ховрина, к этим двум вожакам Дыбенко добавляет и третьего – себя.

Странная ситуация, Дыбенко утверждает, что являлся руководителем корабельного подполья, а те вроде как его и не замечают. Как же так, как могли они не заметить рядом с собой такого пламенного революционера и вожака матросских масс? Дело в том, что Дыбенко был действительно весьма известен на «Павле Первом», но не как революционер, а как пьяница и дебошир. Именно поэтому такие признанные «авторитеты», как Ховрин и Марусев, к своим делам его близко не подпускали.

Реальность «бузы» на «Павле» в 1915 году не признал даже известный своей тенденциозностью историк революционного движения в российском флоте С.Ф. Найда. Скорее всего, имела место быть ночная сходка нескольких матросов, на которой, якобы, звучали антиправительственные лозунги (версия историка С.Ф. Найды, да и то лишь со ссылкой на воспоминания Дыбенко). Здесь тоже много неясностей. Неужели собравшиеся в каком-то трюме матросы наперебой выкрикивали антицарские воззвания и вовсю горланили революционные песни? Если все обстояло именно так, то в своем ли уме они были? Ну, собрались, ну, пошептались, и тихонько разошлись. Впрочем, нет никаких свидетельств, что ночные бдения нескольких матросов на самом деле имели революционный оттенок. Известно лишь то, что они нарушили распорядок дня и ночью где-то собрались гурьбой – вот и все. А раз так, то почему бы не предположить, что собравшиеся старослужащие-«годки» могли просто организовать себе ночной ужин с распитием горячительных напитков (как это, кстати, нередко бывало и в советские времена). Затем они были застигнуты на месте преступления и подвергнуты наказанию за нарушение дисциплины.

Заметим, что в отличие от Дыбенко, в своих мемуарах тот же Ховрин ни словом не обмолвился и о «тайной вечере» на «Павле», то ли, в ночь на 18, то ли, в ночь на 19 октября 1915 года. А ведь, по словам Дыбенко, именно Ховрин, Марусев и Дыбенко были инициаторами этого ночного сборища, которое Дыбенко гордо именует «восстанием». Ховрин в своих воспоминаниях, разумеется, пишет о массовом недовольстве матросов на «Гангуте», но однозначно утверждает, что на «Павле», обо всем случившемся они узнали значительно позднее, да и то, лишь отрывочно, так как пользовались лишь слухами. Вот ведь как получается, один вожак подполья чуть ли не руководит неким восстанием, а второй в тот момент не имеет об этом ни малейшего представления!

Итак, Дыбенко принять участие в «бузе» 1915 годана «Гангуте» участвовать не мог. И все же Дыбенко сумел до революции реально отметиться в матросском подпольном движении, впрочем, совсем не так, как ему бы хотелось рассказать в своих поздних воспоминаниях.

В своих мемуарах П.Е. Дыбенко пишет: «У нас на корабле было арестовано только два человека – Марусев и Ховрин». Если верить Дыбенко двух руководителей корабельного подполья Ховрина и Марусева арестовали непосредственно после «бузы» на «Гангуте, т. е. в октябре 1915 года. Однако как оказалось, один из арестованных Ховрин о своем аресте в октябре 1915 года ничего не знал и в своих воспоминаниях об этом аресте даже не вспомнил! Кому прикажите верить в данном случае? Может быть, Дыбенко что-то запамятовал или была причина, чтобы ввести заблуждение читателей? Как оказывается, причина для вранья у Павла Ефимовича имелась.

Для начала, восстановим цепь событий. Итак, вскоре после инцидента на «Гангуте» линейный корабль «Павел Первый» совершил переход в Кронштадт на плановый ремонт. И Ховрин, и Марусев в это время, как ни в чем не бывало, продолжали службу на корабле.

Более того, Ховрин даром времени в Кронштадте не терял и занимался антигосударственной деятельностью. Из воспоминаний Н.А. Ховрина «Балтийцы идут на штурм!»: «Наша центральная пятерка поручила каждому члену партии через знакомых и родных узнать, что только можно о кронштадтских большевиках. Первым радостную весть принес нам матрос четвертой роты Василий Ломакин. На берегу он встретил своего двоюродного брата Федора, который тоже служил на флоте… Он сообщил, что на “Павел” придет представитель кронштадтского подполья… Кронштадтцы передали нам манифест Циммервальдской конференции и другие материалы… Стал известен нам и взгляд ленинцев на выход из войны: только превращение ее в войну гражданскую может дать демократический мир. Полученные материалы легли в основу нашей агитационной работы. Наконец, в один из вечеров Дмитриев и Марусев отозвали меня в сторонку и сообщили, что завтра на линкор придет представитель кронштадтской большевистской организации Иван Давыдович Сладков. Вести переговоры с ним поручалось мне. Основная цель визита Сладкова на наш корабль состояла в том, чтобы договориться о способах связи в дальнейшем, когда “Павел” вернется в Гельсингфорс. Мы просидели с ним часа два. Для маскировки на столе стояли чайник и кружки. Но чаепитием нам некогда было заниматься – мы составляли шифр. Так, крейсер “Рюрик” условились называть Антоном, линейный корабль “Гангут" – Гаврилом, крейсер “Диану" – Дашей. Фраза “мама жива и здорова”, например, обозначала, что в организации все обстоит благополучно. Шифр составили в двух экземплярах – один для Сладкова, другой для меня. Все черновики были тут же уничтожены. Сладков рассказал, что через несколько дней из Петрограда должны поступить прокламации, и обещал занести пачку к нам на корабль. В случае, если к тому времени “Павел” уйдет, политические листовки будут доставлены в Гельсингфорс».