Юрий Кривошеев - Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

И. Е. Забелин ставил статью И. Д. Беляева в ряд «печатных домышлений» наряду с сочинениями о начале Москвы Татищева и Сумарокова. Не без иронии он писал: «Подобные, уже от учености, сказания продолжались и в новейшее время. Беляев по поводу… старых сказаний представил целую обстоятельную не малого объема повесть “О борьбе земских бояр с княжеской властию”» [Забелин 1905: 38–47]. См. также: [Платонов 1903: 103; Пресняков 1909: 202; Пресняков 1918: 33–34].

В целом считаем должным присоединиться к выводам М. А. Салминой, которая на основе комплексного источниковедческого исследования сделала аргументированное заключение, что «повести эти – памятники чисто литературные. Исторические сведения о построении Москвы дают нам летописи… В повестях о начале Москвы излагается легендарная история основания столицы, расцвеченная целым рядом вымышленных подробностей» [Салмина 1964: 3].

М. А. Салмина предполагает, что «села красные» четвертого вида являются заимствованием из «Сказания о начале Москвы» [Салмина 1964: 32].

В. А. Кучкин также видит Кучку местным боярином, «жившим примерно в конце XI – первой половине XII в.» [Кучкин 1984: 57], как и Ю. А. Лимонов, пишущий, «что это было крупное поселение, в центре которого находился укрепленный феодальный замок боярина Кучки» [Лимонов 1987: 22].

Цит. по: [Салмина 1964: 55–57].

Вероятно, это были села вятичей [Рабинович 1964: 74]. Ф. И. Буслаеву «московский пейзаж» XII в. представлялся социально более реальным согласно некоторым другим народным преданиям, которые, «сколько ни старались украсить эти воспоминания услужливые повествования XVII в. различными риторическими выдумками, все же изображали местность московскую в темной глуши, с дебрями и топкими болотами, а вместо красных сел и слобод боярина Кучки видели бедные хижины отшельников» [Буслаев 1862: 18]. Так рушится тезис М. Н. Тихомирова, что «“села красные” боярина Кучки – это историческая реальность» [Тихомиров 1947: 13]. Сомнения в этом выразил и В. Б. Кобрин [Кобрин 1985: 38].

Что древнее население Москвы и близлежащих сел в начальный период состояло из вятичей, свидетельствуют многочисленные археологические раскопки [Рабинович 1964: 74, 80 и др.].

Так, под 1152 г. сообщается об очередном походе князей на вятичей: «…и поидоша туда на Вятиче, и тако взята я…» [ПСРЛ, т. II: стб. 455]. См. также: [История Москвы 1952: 14; Рабинович 1964: 74; Никольская 1981: 286–291].

В. Н. Татищев (со ссылкой на «Степенную книгу») называет еще Кучку «некоим дворянином, в тех местах живущим» [Татищев 1995: 249]. Ср.: [Кривошеев 2003а; Михайлова 2002].

В 1120 г. «Юрий Долгорукий Володимеричь повоева Болгары, а воевода у него был и боярин болшей Георгий Симонович» [ПСРЛ, т. XV: стб. 193]. А в 1130 г. «Георгии Ростовскыи и тысячкои окова гроб Федосьев» [ПСРЛ, т. II: стб. 293] и т. д. См. также: [ПКПМ: 64].

Сходным было в XI в. и положение посадников. Они, независимо даже от родственных связей с князем, выступали «главой местного мира» – «городской общины», возглавляя местную администрацию [Алексеев 1980: 28]. Сравнение тем более уместно, поскольку А. Е. Пресняков прямо считал, что Ростов управлялся посадниками [Пресняков 1918: 30].

В другую крайность впадает Ю. А. Кизилов, настаивая на том, что ростовской тысячей руководило местное боярство [Кизилов 1982: 11]. См. также: [Воронин 1935; Насонов 1969: 130].

Подобные формулы («суть под рукою его», «светлых бояр» и др.) подразумевают знать не только Киева, но и округи – Русской земли [ПРП 1952: 6–7]. См. также: [Ловмянский 1978: 97].

Добавим к этому, что летописец для конца XII – начала XIII в. термины «мужи», «бояре», «дружина» употребляет как синонимы. Одних и тех же лиц он называет то «боярами отца его», то «мужами отца его» [ПСРЛ, т. I: стб. 422]. С другой стороны, «Володимерьская дружина 300» (дружина г. Владимира) называется «дружиной» князя Всеволода и его «мужами» [ПСРЛ, т. I: стб. 402–404]. Такая терминологическая расплывчатость, отражающая реальную действительность, прослеживается и в других землях Руси [Пашин 1986: 16].

Историки настаивают, что этой силой было только местное боярство [Воронин 1935: 217; Насонов 1969: 130, 146; Кизилов 1970: 18, 25]. Ю. А. Лимонов приходит к выводу, что «личность нового князя устраивала все прослойки феодального общества, кроме крестьянства» [Лимонов 1987: 46]. Необходимо заметить, что заключение относительно сельского населения основывается сугубо на логических умозаключениях автора и не подкрепляется источниками [Лимонов 1987: 45].

Видимо, здесь были замешаны и церковные круги [ПСРЛ, т. I: стб. 350; т. II: стб. 520].

Еще большему, чем прежде, переключению дружинного боярства на местные интересы способствовала ликвидация даней в пользу Киева – одного из основных их занятий ранее.

«Сама князя молода бяста, слушая боляръ, а бояре укажуть и на многое именье» [ПСРЛ, т. I: стб. 375].

Так было в Галицкой Руси [Пашин 1986: 18].

Кстати, этому, так сказать, новому поколению «передней» дружины нельзя отказать в последовательности действий. Выступая здесь против Михалки и Всеволода, они и впоследствии окажутся в лагере, ведущем борьбу против них, – в лагере «ростовцев» [ПСРЛ, т. I: стб. 330].

См.: [Дьяконов, Якобсон 1982: 3; Фроянов, Дворниченко 1988: 17–19; Теория государства 1995: 26–28, 31, 47 и др.].

В работе 1995 г. (в целом отвечающей требованиям современных наук об обществе), посвященной теоретическим проблемам возникновения и развития государственности, возникновение городов-государств у восточных славян относится к VIII–IX вв. (см.: [Теория государства 1995: 180, 183]), с чем трудно согласиться, ибо в тот период восточные славяне находились на племенном уровне общественного развития, а город-государство подразумевает более высокий уровень общественной организации – территориальный. Нет оснований говорить и о раннеклассовой основе восточнославянского общества того времени [Теория государства 1995: 183].

См., напр.: [Костомаров 1870: 30–31; Сергеевич 1902, т. 1: 12 и др.; т. 2: 112–113, 118; Пресняков 1909: 203, 206; Кривошеев 1988; Фроянов 1980: 234–236 и др.].