Владимир Малыгин - Зверобои

И ещё один подарок от той немецкой мины остался с ним на всю оставшуюся жизнь – это в синих оспинах и пятнах от близкого разрыва немецкой мины лицо. Отметка прощальная от той войны… Ну и осколки в теле никуда не делись, и зажившие шрамы, и инвалидность. Правда, осколки эти в сорок седьмом году всё-таки ему из груди вырезали. Отец потом их показывал. Чёрные и страшные кусочки мёртвого металла. Вырезали, правда, не все, все так и не смогли, побоялись…

Там же на фронте отец во второй раз вступил в партию. Первый-то раз он ещё в двадцатых был в ряды принят, на Сучанской шахте. Он тогда коногоном под землёй трудился. Тогда же добытую породу только на лошадках и вывозили, электричества в шахтах не было. Они же с дедом сразу шахтёрами устроились работать, когда от Дарьи Ивановны сбежали. Дед мой в забойщики пошёл, а отец в коногоны…

Почему всё-таки во второй? Вот ты торопыга… Говорю же – в первый раз его ещё на шахте в партию приняли. И уже как бы от партии на РабФак учиться послали. А РабФак тогда был во Владивостоке, в Китайском городке. Рассказывал потом – китайцев там сто-олько было, ужас. Ага. Все в синем ходят и всё по-своему лопочут. «Ходя, ходя» их звали… А джонок сколько было в Семёновском ковше! Паруса косые…

Там же на учёбе они с моей матерью и познакомились. И там же, во Владивостоке, у них Владислав родился… Старший мой брат…

А уже после РабФака они вернулись в Сучан, и его первым секретарём партии назначили, в самом начале тридцатых. И жили они у родителей матери, в старом доме. Где? Так на Банковской же! Прямо напротив рынка. Ты же Сучан знаешь? Знаешь…

– Это тогда он Сучан был, а сейчас Партизанском называется.

– Ну-у, да. Как с китайцами дружба медным тазом накрылась после событий на Даманском, так у нас в крае срочным порядком все китайские названия заменили на наши. Зря, конечно. Привыкли чуть что, историю переписывать… Так вот, старый дом на горке стоял, и мы все в нём выросли. На той его стороне, что к саду была обращена, красной краской большими буквами гордо написали, как сейчас вижу: «Вадя!» Старшего брата так дома звали.

– Досталось за надпись-то?

– Да я уже и не помню, – схитрил Иваныч и уклонился от ответа. И быстро продолжил, возвращаясь к рассказу. – Там мы все и жили сначала. Это потом уже родители свой собственный дом построили. Не одни, конечно, все им помогали. И дед с бабушкой, и мы поучаствовали…

В тридцать седьмом партия послала батю в Ленинград учиться, во Фрунзенское училище. Отец всегда мечтал морским офицером быть, вот и поехал. А дорога тогда какая была? Не знаешь? То-то… Короче, опоздал батя в училище, приём уже закончился и его военкомат Ленинградский решил отправить на учёбу в танковое училище! Куда? А не помню, куда. В Тамбов, что ли… Да не важно! Важно, что отказался батя наотрез на танкиста учиться, и его из партии исключили. И закрыли… Время тогда такое было…

Отсидел он в Ефремове полгода.

Потом реабилитировали, выпустили, и он вернулся в Сучан. И пошёл работать в СучанТорг. Реабилитировали же, потому и пошёл. А вот в партии всё-таки не восстановили…

В сорок первом война началась, и его призвали. Дивизия вроде бы как Сто девяносто первая стрелковая называлась. Формировали их в Смоляниново. И эшелоном отправили сразу под Москву. Всё у них было! Дивизия-то кадрированная. И обуты все, и одеты, как положено. И оружие у всех было, даже машины разведки БТ-7 и танки 26-ые…

Рассказывал – в бой сразу бросили, «с колёс». «Ура-а!» Танки впереди. А экипажи за своими танками вместе с пехотой позади бегут. Один мехвод оставался на месте. Почему? Так движки же на авиационном бензине работали! Броня слабая – одно попадание в него, и танк словно свечка вспыхивал…

А батя ведь офицером был. И струсившего бойца тогда застрелил. Ну, чтобы панику в бою пресечь. Тогда же приказа Сталина ещё не было…

– Какого приказа?

– А «Ни шагу назад»… Да, застрелил… И батю разжаловали и отправили в штрафбат…

Рассказывал, сейчас уже точно название места и не припомню, но вроде бы как под Старой Руссой, вывели их на позицию, а там болото… Ночь, морозец и не пошевелиться – немцы стреляют сразу, пули над головой так и посвистывают. Так до утра в стылой болотной воде и лежали. А утром команда готовиться к атаке. Вставать, а шинели в лёд вмёрзли. И не только шинели. Но, поднялись кое-как… Не все… Оглядывается, а вокруг серые холмики в воде лежат… Замёрзли…

Выдали каждому пережившему ночь по полкружки спирта, винтовку одну на пятерых, по одной обойме патронов и вперёд, завод какой-то отбивать у немцев. Отбить-то отбили, а там чаны со спиртом! Братва в тех чанах тонула…

Короче, немцы потом без единого выстрела завод назад взяли. Потом уже во второй раз их оттуда выбили. А батя после той первой атаки сразу в госпиталь попал. Ранило его тогда в первый раз.

– Постой, как это одну винтовку на пятерых?

– А вот так! Отец рассказывал – бежим в атаку с палками и ждём, когда товарища убьют! Того, у кого винтовка в руках. Чтобы подхватить. Так и добежали…

А штрафники тогда все там легли. Уцелели лишь те, кто в госпиталях был…

Короче, батя искупил кровью…

Потом и в партию на фронте вступил…

Награды? Было «Боевое Красное Знамя» и медаль «За отвагу»…

– Что говоришь? Друзья тебя по местам былых сражений под Псковом провезли? Давай-ка, рассказывай…

– А что тут рассказывать? Это всё своими глазами видеть нужно. Приехали тут как-то к хорошему моему товарищу родственники из-под Мурманска, ну и решил он показать им те места, где их родственник воевал, где ранен был. Сам-то товарищ поисковик, всю Псковскую область своими ногами истоптал, останки бойцов искали и перезахоранивали, боеприпасы разминировали. Позже об этом расскажу. Так вот, собрались они и поехали, заодно и меня с собой пригласили. Отказываться не стал, с удовольствием согласился. Маршрут лежал через Остров в сторону Пыталово, это у нас в Псковской области такой населённый пункт есть, городок небольшой и симпатичный.

В Острове посетили музей. Поисковики всё найденное сюда сдавали. Чего только в залах нет! Провели нам экскурсию. Ну и товарищ свои комментарии по ходу рассказа вставлял. Мол, что откуда подняли, да с какими трудностями при этом сталкивались.

И самое удивительное, что как-то между делом, словно о незначительном, рассказал он о своём старом товарище Семёныче.

Я сначала не сообразил, о ком именно рассказ. Только слушал, головой кивал, да по сторонам на экспозиции поглядывал. Потом спохватился: «Кожаная куртка с убитого им собственноручно фашиста? Это как?»

– А вот так! Оказывается, партизанил тот товарищ в 1-ой бригаде. Молодой, правда, был тогда. И зимой 42-ого, в самом начале 43-его с Большой Земли в бригаду приказ пришёл, захватить станции Карамышево и Подсевы. Перерезать железную дорогу на Дно, чтобы немцы бронепоезд из Пскова к линии фронта не смогли перегнать. А в Карамышево у немцев бронетранспортёр находился. Как раз на станции. И нужно было этот бронетранспортёр выманить из села, чтобы подорвать. Семёнычу и дали задание «пошуметь», чтобы выманить немцев. А как пошуметь? Просто так тоже стрелять не хочется. А тут как раз немец на подводе продовольствие вёз награбленное. Вот Семёныч его то ли из трёхлинейки своей, то ли из карабина, не столь важно, этого фашиста и застрелил! И куртку с тела в качестве трофея снял. Да у неё на спине дырка от пули должна быть! Смотри внимательно на куртку. Что? Не видно? Ну, значит, повесили её так. Но дырка точно есть, я сам видел…