Сергей Евгеньев - Фабрикант

– А недавно сказал, что книги другу нёс, – голос Фёдора Ивановича зазвенел сталью. – Ты понимаешь, что можешь на виселицу угодить? Рассказывай всё, как на духу – кто в вашу организацию входит, где берёте запрещённую литературу, каковы ваши цели, зачем людей на бунт подбил? Лучше сам сознайся. Что мне нужно, я из тебя всё одно выбью – только наказание тяжелее будет.

– Да не знаю я ничего!!! – вдруг в голос разрыдался Дятлов. – Нету никакой организации. Дали мне эти бумаги в Иваново-Вознесенске. Авенир… Авенир Ноздрин дал. Его это. Я вернуть обещал да забыл. Ни к чему они мне. Забирайте. И на бунт я никого не подбивал. Сами они. Денег людям не хватает, вот и начали. Я только лавку сжёг, после того как её разграбили. Пьяный был. Испугался, что за неё спросят, вот и побежал.

Михаил уткнулся в ладони и громко всхлипывал, бормоча что-то совсем неразборчивое. Черкасов покопался в его вещах, но больше ничего интересного не обнаружил.

– Заберите все деньги себе, – с надеждой предложил Дятлов, немного успокоившись. – Я никому не скажу. Только отпустите. Всё себе заберите. Пощадите! Я покажу, кто мне книги эти дал. Прямо полиции на них укажу. Пусть их на виселицу!

Жандарм с огромным интересом смотрел на парня. Было совсем светло, солнце пригревало. Рядом весело щебетали птицы, радуясь новому дню. Из села слышались звуки какой-то возни: то шумел народ, то стучали топоры, то доносились обрывки чьих-то гневных криков. Ближе к полудню Черкасов въехал на площадь Тезина. Дятлов, освобождённый от ножных пут, плёлся сзади, связанный по рукам. Под глазом Михаила наливался свежий синяк. Сидор с его вещами был у Фёдора Ивановича. Первым их заметил урядник Степан Иванович. Он хотел сообщить о прибытии жандарма губернатору, но тот уже забрался на помост и стоял перед жителями. Тогда полицейский сам подбежал к Черкасову.

– Поймали! Мы как раз его не нашли. Говорят – был ещё один. Кличут Мишкой, он лавку спалил. Точно этот! Он, паскуда, в меня первым что-то кинул!!! Попался голубчик. Давайте отведу к тем, на помост. Виктор Васильевич сейчас начнёт как раз.

– Не надо, Степан Иванович. Я его с собой заберу. У него при себе подпольная литература. Будем всё это гнездо искать, чтобы никто из социалистов не ушёл. Пока, правда, молчит, но ничего – отведу к таким специалистам, что запоёт почище соловья.

– Правильно, – покивал урядник, глядя на Дятлова, как на прокажённого.

Меж тем, к помосту подбежали два приказчика Кормилицына. Они принесли толстые верёвки и положили около ног Калачова. Виктор Васильевич взял одну. Прикинул на глаз – хватит ли длины? Удовлетворённо покивав, отдал приказчику. Губернатор поколотил перчатками по ладони, крылья носа хищно подрагивали, усы гневно топорщились. Люди испуганно замолкли, тишина сделалась гробовой. За спиной Калачова делали петли. Вскоре они были готовы. Виктор Васильевич проверил ещё раз – теперь крепки ли, не оборвутся ли в нужный момент?

– Вчера все вы совершили преступление, – наконец начал Виктор Васильевич лишённым эмоций казённым голосом. – Вы выказали неповиновение фабричному начальству, не вышли на работу, хотя нанялись на неё по собственной воле. Вы напали на полицейского урядника, когда тот приехал наводить порядок. В довершение всего устроили грабёж и поджоги, причинив убыток своим же соседям.

Калачов обвёл улицу рукой, будто показывая собравшимся на головешки – последствия их лихости, и продолжил:

– Совершив всё это, вы посягнули на Государя и им установленный порядок. За такое полагается виселица!

Виктор Васильевич говорил буднично, даже чуть устало, будто учитель растолковывал очевидные вещи не очень сообразительному ученику. Солдаты подобрались, направили штыки на людей, ожидая сопротивления. Губернатор смахнул перчатками назойливую муху, крутившуюся у самого уха и жужжавшую сверх всякой меры. Народ ждал продолжения, испуганно глядя на начальство. Только здоровенный детина Фрол, толком не проспавшийся после долгого загула, возразил:

– Не бунтовали мы, зря наговариваете. Они у нас плату убавили, вот мы и воспротивились. А кто поджёг, нам неведомо, правда, братцы?

Толпа, вопреки его ожиданиям, молчала. Фрол пытался получить поддержку у соседей: «Иван, скажи», но те отводили глаза и отстранялись, когда он пытался кого-то схватить за руку и привлечь на свою сторону.

– Этого к арестованным, – коротко сказал Калачов, указав на Фрола.

Три дюжих пехотинца споро и умело подхватили местного здоровяка так, что он и дёрнуться не мог, быстро вывели из людской массы, сняли рубаху, связали руки за спиной, втащили на помост и поставили на колени к остальным.

– Итак. Продолжу… Или кто-то ещё хочет что-то сказать? – губернатор спросил для проформы, поскольку продолжил, не дожидаясь ответа, – Зачинщики бунта, поджигатели и грабители установлены – они перед вами. Осталось лишь накинуть на шеи верёвки!

Калачов прошёлся вдоль шеренги пленных. Стоявшие на коленях люди были бледны. Одного, несмотря на тёплую погоду, колотил озноб, второй наоборот, обливался потом. Коля Бойцов кусал губу, силясь рассмотреть мать. Наконец увидел – она уткнувшись в платок, беспрестанно рыдала. Когда губернатор проходил мимо него, парень хотел прошептать: «Пощадите», но из пересохших губ вырвался лишь шершавый кашель. Вместо него сказал стоящий рядом рыжебородый детина с каторжным лицом: «Не лишку на себя берёшь, твоё благородие?». Виктор Васильевич даже не повернулся. Фрол, протрезвевший и осознавший всё, что делается, дрожал и поскуливал, словно пёс. Он постоянно ёрзал и дёргался, норовя освободиться от пут. Ближайшему солдату пришлось упереться ему штыком между лопаток. По грязной спине незадачливого пьянчуги побежал тоненький алый ручеёк. Дебошир Васька охнул и стал заваливаться вбок. Упасть помешала скученность в их шеренге, он так и остался висеть на плече соседа, который даже не обратил на это внимания. Порыв ветра заколыхал петли над головами приговорённых. Они глухо шлёпали друг о друга в беспорядочном хороводе.

– Я, от имени Государя-Императора, даю вам выбор. Или вы возвращаетесь к работе завтра же, на условиях, предложенных господином Кормилицыным, которые вы собственноручно подписали при найме, или я их повешу, – Виктор Васильевич указал на связанных людей за спиной. – Жду ответ.

– Не казни, батюшка, – первой опомнилась жена Петра, обессилевшая от рыданий и сидевшая прямо на земле у калитки своего дома. – Я работать пойду, отпусти, благодетель.

Калачов ждал.

– Я работать снова выйду, отпусти Колю, Христом Богом молю, – кинулась со своего места мама подростка. Николай Бойцов хотел что-то ей крикнуть, но солдат упёрся штыком ему прямо в горло, и парень только чуть слышно захрипел.