Юрий Иванов - Танго с прошлым

В середине мая, вконец измучившись и хватаясь, словно утопающий за соломинку, Василий решил написать обычное письмо Глоу. Он знал адрес, где она живет, и был даже удивлен, почему такой простейший способ связаться с Глоу не мог прийти в голову раньше. Да, письмо с признанием в любви было совершенным чудачеством, но разве влюбленные могут думать рационально? Василий потом, уже послав свое сочинение, пытался вспомнить, что же он там написал на четырех листах мелким почерком, но в памяти всплывали только туманные обрывки очертаний попыток объяснить свое болезненное состояние. И когда через две недели к нему неожиданно подошла сестра Глоу, Василий весь сжался от стыда и страха за свой проступок с этим злосчастным письмом. «Через неделю Глоу собирается поехать навестить папу, – сказала она беззаботно, но вглядываясь вопросительно ему в глаза, – и она почему-то хочет встретиться с тобой. Ты сможешь встретить ее в аэропорту?» – «Да, конечно!» – «Ну тогда вот возьми, – сказала она и протянула сложенный вчетверо лист бумаги, – я здесь записала день, время и номер рейса: Глоу сказала, что иначе ты сможешь перепутать. Кстати, ты можешь мне объяснить, что все это значит, а?» – «Да ничего такого особенного», – отводя в сторону глаза, ответил Василий. Почему-то девушка пригрозила ему пальчиком и хитро улыбнулась: «Темнишь, Базиль».

После того как Василий встретил Глоу в аэропорту, они на железнодорожном экспрессе доехали до города, высадились рядом с мостом через реку Неукен и пешком дошли по набережной до парка Эсте. За все это время они перекинулись между собой только несколькими фразами. Василий понимал, что он должен начать разговор, но никак не мог сообразить – с чего и как начать разговор после того злосчастного, по его мнению, письма. И черт его дернул так все нагородить!

– Ну, как ты считаешь, – медленно, наконец, нарушила сама молчание Глоу, – удался нам сегодняшний вечер? Не правда ли – нам безумно весело?

Василий остановился и, хотел было взять руку девушки в свою ладонь, но Глоу не позволила ему это сделать. Он совершенно растерялся, не зная, что делать дальше.

– Зачем это, – не знаю даже, как сказать, – письмо, которое ты мне написал, Базиль? – продолжила Глоу. – Вы, русские, вечно на ровном месте выкапываете столько всякой всячины, что не знаешь, как к этому относиться. Ты, видимо, начитался «Евгения Онегина», да? Как можно влюбиться после одного вечера?..

– Ты очаровала меня после танго…

– Ерунда это, – перебила его Глоу. – Ты в своем сознании создал некий идеал и влюбился в него. Постепенно впал в подобие болезненного состояния, и началось твое безумие – это я тебе говорю как будущий врач-психиатр. Но лично я никакого отношения к этому искусственно созданному тобой образу не имею, пойми меня правильно.

Василий хотел было возразить, но Глоу рукой закрыла ему рот:

– Базиль, ты лучше ничего не говори – ты и так столько написал в своем послании, что я не смогла даже дочитать его до конца. Ты можешь сердиться, но я изорвала письмо и выкинула. Почему это я сделала? А потому, что я не могла понять: что ты от меня хочешь? Дружить? Влюбиться в тебя и впасть в такое же безумие? Выйти замуж за тебя? Но ты же сам не знаешь, что ты хочешь. Разве я не права?

– Ты само совершенство, Глоу, – жалобным тоном выдохнул Василий. – Какая же ты мудрая, а я непонятно что….

– В моих словах нет никакой мудрости, – сказала девушка и сама взяла Василия за руку. – Я тебе говорю ужасную банальность. Это твое состояние пройдет, и ты сам со смехом и, может, с легким стыдом будешь вспоминать этот июнь. А если серьезно, то у меня есть жених, и мы с ним даже помолвлены. Он второй помощник на сухогрузе и скоро станет старшим помощником на большом танкере. Мне сестра говорила, что ты из русской семьи, да?

– Я аргентинец, отец наполовину – русский, наполовину – испанец. И мама где-то также. А какое это имеет отношение к нам?

– А фамилия нашего отца – Геллер. Слышал такую фамилию? Это немецкая фамилия, и мы в семье гордимся тем, что наши предки из Германии. Папа – один из самых известных и богатых виноделов Неукена. Его вина из Пино Нуара чуть ли не самые лучшие в Аргентине. У нас двести гектаров виноградника, и отец никогда не согласится на русского зятя даже теоретически. Понимаешь, о чем я? А твои родители занимаются скотоводством – это я знаю. И, по моим сведениям, не очень успешно. Вот видишь: наши отношения ни к чему не приведут. К тому же вы, русские, всегда непредсказуемые – так говорит мой папа, – а я люблю, когда все делается по плану и обдуманно…

Василий молчал, не зная, как реагировать на слова Глоу. Она же тем временем стала набирать на телефоне вызов такси.

– И все же, Базиль, – сказала девушка, закончив свое дело и взяв его под руку, – объясни мне: зачем надо было писать такое длинное письмо?

– Я думал, что моя любовь к тебе что-нибудь да стоит. Прости, что я ошибся. Прости, что я испортил тебе сегодняшний вечер.

– О, вот и мое такси! Тебя подвезти?

– Не стоит: я здесь рядом снимаю квартиру.

Глоу махнула рукой подъезжавшему такси, и когда машина уже остановилась, она резко повернулась, обняла опешившего Василия и неловко поцеловала его в губы дежурным поцелуем.

– Ты лучше всех в Аргентине танцуешь танго, – сказала Глоу, открывая заднюю дверь такси. – Надеюсь, когда-нибудь мы еще потанцуем с тобой.

Пройдя по набережной обратно до моста и вернувшись назад к парку по соседней параллельной улице, Василий пришел к небольшому каменному двухэтажному дому, где он снимал некоторое подобие маленькой квартиры у пожилой одинокой женщины, которая была то ли знакомой, то ли далекой родственницей покойной бабушки, матери отца. Тетя Франсиска – так звали хозяйку дома – занималась на кухне, когда Василий незаметно прошмыгнул из прихожей сразу к себе на второй этаж. Он даже не обратил внимания на вкусные запахи, доносящиеся от стряпни пожилой женщины, хотя за весь день выпил только чашку кофе с кусочком горького шоколада. Оказавшись совершенно один в темноте комнаты, Василий сел на диван, который служил по совместительству местом его сна, и уставился глазами в светлое пятно окна, занавешенного плотной шторой. Вопрос, на который Глоу даже не обратила внимания – стоит ли хоть что-то его любовь? – мучил его, засасывая в какую-то черную пропасть. «Если мои чувства не имеют никакой цены, то что стоит сама моя жизнь? Какой имеет смысл вся эта бессмысленная суета: учеба, поиск и зарабатывание денег, поездки домой и обратно – все пустое и все один вздор!» Эти рассуждения, которые посещают всех в тот или иной период жизни, раздирали его душу. Уязвленное эгоистическое сознание не хотело успокаиваться, а, наоборот, только усугубляло своими бесплодными и ложными размышлениями это состояние.