Юрий Иванов - Танго с прошлым

Через пять минут Петр Кириллович быстрым шагом вошел снова в дом и уселся рядом с Ксенией, которая, безучастно глядя в потолок, лежала на хозяйской кровати за печкой.

– Как же вас так угораздило? – не зная, что сказать, спросил старик больную женщину. – И у нас все не так. Господи, за что нам такое наказание? Чем мы Его прогневали?

– Мы до Вятки ехали десять дней, – тихо прошептала Ксения. – В Александрове к нам ночью в вагон ввалились какие-то люди, все с винтовками и с наганами, и занесли в мое купе больную беременную женщину. Она была вся во вшах, но в темноте это мы не разглядели сразу. Я не была против того, что ее положили на мое место, – я даже пыталась помочь, чем могла. В основном, подозревая что-то неладное, с ней занимался Сяо, пытаясь все время меня держать на расстоянии от больной женщины. Но мы были в неведении, что она заражена тифом. Это стало понятно только по прибытии в Вятку: Сяо стало плохо, он терял даже время от времени сознание, у него была высокая температура. Мы еле-еле, за золото, нашли коляску с извозчиком. Ехали тоже очень медленно и только в светлое время суток. Когда приехали в Уржум, нам сказали, что дядя выехал в Саратов – его забрала дочь к себе, так и не дождавшись нас. Мы надеялись на его лошадей, так как наш извозчик ни за какие деньги не хотел ехать сюда, так как он понял, что наш Сяо болеет тифом. Несчастный Сяо умер в больнице Уржума, куда его тоже не хотели брать, видя его состояние. Похороны старого друга Платона заняли еще два дня, а тут у меня стала болеть спина, потом вроде бы отпустило, но позавчера, когда все же нашли подводу, поднялась температура, и стало понятно, что у меня тоже начался сыпной тиф. Слава Богу, Мусаил здоров: заболей и он, мы точно сгинули бы в Уржуме.

Петр Кириллович молча слушал рассказ Ксении, боясь того момента, когда она остановится и спросит про события позапрошлой ночи. И вот этот вопрос прозвучал все же от нее. Старик весь съежился, словно бы его ударили, когда он услышал слова Ксении о Платоне. Он обхватил руками голову и, облокотившись о колени, долго сидел так, не зная, с чего начать.

– Ладно, – сказала больная женщина и тронула кончиками пальцев седую голову Петра Кирилловича, – вы и так исстрадались не меньше нас за эти дни, а я вам предлагаю пережить все это снова. Простите меня.

– За что мне вас прощать, – Малинин взглянул в глаза Ксении, – это я виноват, что не уберег своего сына. Эх, Платон, Платон. Я ему несколько раз предлагал поехать со мной, а он твердо почему-то решил остаться еще на одну ночь у себя. Я же уехал от него часов в пять-шесть. А где-то в первом часу ночи ввалились в мельницу эти двое и стали допытываться про какое-то золото, которое якобы мне дал Платон. Грозились поджечь мельницу, если я им не выложу ящик с золотом. Хорошо, за меня вступился Осип Скулкин из Лаптева, у которого некоторое время летом жили эти двое. Он и сказал Николаю, что, мол, как я вернулся от Платона, так распряг коня, а из тарантаса ничего не трогал. Они порылись в повозке, потом подошли ко мне и, приставив пистолет, пригрозили, что, если я наврал, – убьют. Я им говорю, мол, даже если бы Платон вручил мне золото, то им бы точно не отдал бы. Мне в мои годы бояться смерти должно быть стыдно. Только тут я заметил в руках Николая браунинг Платона, и мне все стало ясно. Эти двое ускакали отсюда в сторону Кукарки: видимо, решили на несколько дней не появляться в Лаптеве, или же у них какие-то дела сатанинские в Кукарке – не знаю. Я же дождался их ухода и направился к Платону. И Осип, который молол зерно, вызвался поехать со мной, чувствуя неладное в деревне из-за непонятного зарева с той стороны реки. Во втором часу мы были у Платона…. Он еще был теплый. Матвей же спал, обняв голову мертвого отца, не понимая, что случилось на самом деле. Осип позвал еще нескольких односельчан, и мы обмыли Платона и положили на лавку. А утром я сам сделал гроб и повез сына своего в Томашовскую церковь. Эту ночь я до утра просидел с ним, читая Писание. Вот ты выздоровеешь с Божьей помощью, доченька, и сходим мы с тобой к нему.

– Петр Кириллович, – Ксения остановила старика, – как бы Матвея отправить к моему отцу в Москву. Я боюсь, не выкарабкаюсь…. Или, даст Бог, приду в себя, а эти двое душегубов появятся здесь и будут меня шантажировать жизнью Матвея. А я вовсе не знаю, какое золото они на самом деле искали. После смерти Платона я за себя не боюсь, но я не хочу, чтобы наш сын попал в их лапы. Хорошо бы через Казань или через Нижний: через Вятку сложно сейчас ехать. Как ты думаешь, Петр Кириллович?

Малинин задумался. Он прошептал что-то невнятное и, встав на колени перед иконами, про себя стал молиться.

– Вот что, доченька, – так же тихо обратился он к Ксении, закончив свое дело, – отправим Мусаила с Матвеем в сторону Казани. Мусаил мусульманин, и так безопаснее будет ехать через татарские деревни. Да и он же часто сопровождал Платона в его поездках в эту сторону. Так что, думаю, дороги все он хорошо знает. Я найду, на всякий случай, в сопровождающие еще двоих своих старых должников. Ну а тебя в нашем селе я в обиду не дам, доченька.

Снова, вот уже третью ночь, Петру Кирилловичу не удалось нормально поспать: полночи он вместе с Мусаилом думали, каким путем все же ехать в Москву, на чем ехать – верхом или на тарантасе, где и у кого поменять коня. Решили все же, что Мусаил и Матвей поедут вначале до Казани: эту сторону, во-первых, Мусаил знал хорошо, в отличие от дороги до Вятки, а, во-вторых, и у Петра Кирилловича, и у Мусаила в тех волостях по пути имелось много знакомых, на которых можно было положиться в это смутное время. Чтобы не привлекать внимание, взвесив все, рассудили так: из Шумкина выехать верхом, а если Матвей не выдержит тряску, то через тридцать верст остановиться у родственника Петра Кирилловича и там уже поехать дальше на коляске. Для этого мельник снарядил в спутники Мусаилу своего двоюродного племянника с письмом и деньгами, чтобы было вернее. Проезжать мимо Лаптева с ребенком на руках на тарантасе, привлекая внимание, решили, что будет весьма опрометчиво: все же Николай со своим товарищем жили там довольно долго, и, значит, в деревне оставались их единомышленники.

В начале пятого часа, затемно, Мусаил и Матвей на коне Малинина, а племянник мельника на рыжем жеребце, выехали из Шумкина. Матвей ничего особо не соображал, так как хотел спать. Ксения, молча, все же решилась поцеловать головку своего сына через картуз, когда его, полусонного, Петр Кириллович подвел попрощаться к кровати больной. Ксения сама плохо соображала, что происходит вокруг нее, и поэтому эта сцена со стороны показалась бы будничной и неинтересной, если не знать, какие события предшествовали ей и тем более какие события начнут разворачиваться через годы и десятилетия от этой отправной точки.