Мишель Зевако - Коррида

И он взглянул на маленького человечка с ласковым восхищением.

Однако карлик неверно истолковал значение этого взгляда и, печально покачав головой, произнес без всякой горечи:

– Я вас понимаю. Вы считаете, что моя слабость и мой маленький рост смогут оказать лишь призрачную помощь, если начнется настоящий бой. Кто знает! Укуса комара иногда бывает достаточно, чтобы отвести руку, которая готовилась нанести смертельный удар. Я смогу быть этим комаром, вот оно как!

– Я так не считаю, – серьезно сказал Пардальян. – Я весьма далек от того, чтобы пытаться преуменьшать твою великодушную самоотверженность. Но, малыш, знаешь ли ты, что борьба будет ужасной, а схватка – не на жизнь, а на смерть?

– Еще бы, конечно!

– А ты знаешь, что рискуешь головой?

– Не так уж дорого она стоит, чтобы имело смысл говорить об этом. А кроме того, если вы полагаете, будто мне дорога моя голова, вы ошибаетесь, – заключил карлик с горечью.

– Чико, – восхищенно воскликнул Пардальян, – рост у тебя маленький, но сердце большое!

– Вот еще скажете! Однако раз уж вы так говорите, значит, так и думаете. С тех пор, как я с вами познакомился, у меня иногда появляются мысли, которые я и сам хорошенько не понимаю. То-то бы я удивился, если бы мне раньше кто-нибудь сказал, что я смогу додуматься до таких мыслей. А вот поди же… Я не знаю, кто вы такой и чего вы хотите в жизни, но с тех пор, как я встретился с вами, я стал другим. Одно-единственное ваше слово меня будто переворачивает, и, чтобы заслужить вашу похвалу, я, не колеблясь, пройду сквозь огонь. Я вам скажу: дону Сезару угрожает опасность, и я надумал встать рядом с ним, конечно, из-за моих чувств к нему, но главное, из-за моих чувств к вам… И чтобы вы забыли некоторые мои дурные мысли… ну, вы знаете какие; чтобы и у вас возникло ко мне уважение, и чтобы услышать, как вы опять мне скажете то, что сказали сейчас: «У тебя большое сердце, Чико…» А ведь не все думают так, как вы… Некоторые, кажется, и вовсе не замечают, что у меня вообще есть сердце. Я не могу выразить вам все, что я чувствую. Не умею я говорить, вот оно как! Я, по-моему, вообще никогда не говорил так много сразу. И все-таки я уверен – вы меня поймете, все, что я тут так плохо сказал, и даже то, что я не сказал. Вы-то ведь не такой человек, как другие!

Пардальян, необычайно взволнованный неожиданной исповедью маленького человечка, прошептал:

– Ах, малыш, ах, бедняга!

А вслух добавил с невыразимой нежностью:

– Ты прав, Чико, я прекрасно понимаю все, что ты сказал, и угадываю все, чего ты не сказал.

И, переменив тон, вдруг произнес с наигранной резкостью:

– А куда это ты, Чико, подевался вчера? Где только тебя не искали, и все напрасно.

– Кто же меня искал? Вы?

– Да вовсе не я, клянусь рогами дьявола! А некая малышка из трактира, преотлично тебе известная.

– Хуана! – воскликнул Чико, покраснев.

– Вот ты сам и назвал ее имя! Карлик покачал головой.

– Что это значит? – притворно сурово загремел Пардальян. – Неужто ты сомневаешься в моих словах?

В голосе Чико послышалось чуть заметное колебание.

– Нет! – сказал он. – Однако…

– Однако? – спросил Пардальян, лукаво улыбнувшись.

– Накануне она меня прогнала… Как же мне теперь верить…

– Что она послала за тобой на следующий день? Это доказывает, что ты глупец, Чико. Ты не знаешь женщин.

– Вы не смеетесь надо мной? Хуана и вправду велела отыскать меня? – спросил карлик, просияв.

– Я бьюсь изо всех сил, чтобы тебе это разъяснить, смерть всем чертям!

– И что же?..

– А то, что ты сможешь пойти к ней сразу после боя. Ручаюсь, тебя там неплохо встретят… если только тебе удастся сохранить голову на плечах после сегодняшней драки.

– Я сохраню ее, сохраню! – вскричал маленький человечек, сияя от радости.

– А может, ты предпочтешь удалиться уже сейчас… – рискнул предположить шевалье.

– Как это? – наивно спросил Чико.

– Ну, уйдешь до начала боя.

– Покинуть дона Сезара в опасности! Да как вы могли такое подумать! Пусть случится, чему суждено, но я остаюсь, вот оно как!

Пардальян удовлетворенно кивнул и посмотрел карлику прямо в глаза:

– Ты остаешься? Отлично. Но никаких глупостей, слышишь? Теперь уже речь не идет о том, чтобы умереть.

– Нет-нет, клянусь Девой Марией и всеми святыми!

– В добрый час! Тсс, а вот и Тореро.

– Благоволите следовать за мной, шевалье, – сказал Тореро, приподнимая портьеру, но не входя, – уже пора.

– К вашим услугам, дон Сезар.

В тo время как Тореро направлялся к арене, в королевской ложе произошли события, которые мы должны здесь изложить. Как мы помним, принцесса добилась обещания, что всякий, кто назовет ее имя, будет незамедлительно допущен к ней.

Пока Тореро в сопровождении Пардальяна и своей свиты, состоявшей из двух человек и из Чико, дожидался в круговом коридоре момента своего выхода на арену, перед королевской ложей появился курьер, весь покрытый пылью; он хотел говорить с принцессой Фаустой.

Немедленно допущенный к ней, курьер, прежде чем заговорить, бросил незаметный взгляд на короля, который рассматривал его в упор, как он имел обыкновение делать.

Фауста, понимая значение этого взгляда, коротко сказал:

– Говорите, граф, его величество дозволяет. Курьер отвесил королю глубокий поклон и объявил:

– Сударыня, я только что прибыл из Рима, я мчался всю дорогу и едва не загнал коня.

– Что там слышно? – небрежно спросила Фауста.

– Папа Сикст V скончался, сударыня, – отвечал курьер, названный Фаустой графом.

Эта новость, прозвучавшая столь неожиданно, произвела действие разорвавшейся бомбы.

Несмотря на все свое необычное самообладание, принцесса вздрогнула. Она явно не ожидала такого известия.

Король подскочил на месте и поспешно переспросил:

– Что вы сказали, сударь?

– Я сказал, что его святейшество папа Сикст V преставился, – повторил граф с поклоном.

– И меня до сих пор не уведомили об этом! – взорвался Эспиноза.

Король одобрил восклицание своего министра кивком головы, не предвещавшим ничего хорошего для испанского посланника в Италии, кем бы он ни был. В то же время Филипп бросил на великого инквизитора испепеляющий взгляд; тот, однако, и бровью не повел.

Фауста чуть приметно улыбнулась.

– Примите мои поздравления, – обратился к ней король ледяным тоном, – ваша полиция работает лучше моей.

– Дело в том, – отозвалась принцесса с присущим ей бесстрашием, – что моя полиция создавалась не священнослужителями.

– Что это значит? – прорычал Филипп.

– Это значит, что если служители церкви остаются непревзойденными во всем, что касается выработки плана или исполнения хорошо закрученной интриги, то вряд ли от них можно требовать физического усилия, необходимого для такого путешествия. Ведь моим людям приходится проводить в седле не день и не два. В подобных обстоятельствах самый ученый и самый умный служитель церкви не сравнится с опытным наездником.