Поль Феваль-сын - Марикита

Итак, у Лагардера оставалось только одно средство положить этому конец: он должен был уничтожить принца Гонзага. Для этого ему предстояло вернуться в Испанию и разыскивать там Филиппа Мантуанского, который, скорее всего, находился при королевском дворе; испанский монарх был так слаб, что этот пройдоха имел на него огромное влияние.

«Какая разница? – сказал себе Лагардер. – Если будет нужно, я убью его в присутствии короля».

Затея была дерзкая, но граф не привык отступать. Там, где потерпел неудачу весь мир, лишь он один мог дерзать и действовать.

Самой большой трудностью, которую ему предстояло одолеть, была вовсе не опасность погибнуть. Лагардеру предстояло добиться согласия Авроры на его поездку в страну, враждебную для них обоих, многажды готовившую им смертельные ловушки. Герцогиня Неверская, со своей стороны, чтобы воспрепятствовать ему, наверняка отправилась бы к регенту – и замысел Анри рассыпался бы в прах.

В течение долгих дней Лагардер взвешивал все «за» и «против» и размышлял над тем, как бы взяться за дело так, чтобы добиться согласия на отъезд и от регента, и от своей невесты. Переговоры обещали быть сложными, тем более что он никак не хотел брать с собой спутников, а принцесса и регент обязательно будут настаивать на этом. Лагардер непременно должен был ехать один, ибо, узнав Шаверни, Кокардаса или Паспуаля, Гонзага немедленно принял бы все меры предосторожности.

К счастью, судьба благоволила к графу, и сам Филипп Орлеанский, словно пойдя навстречу его тайным желаниям, дал ему приказ отправиться в Испанию…

Регент все еще пребывал под впечатлением преступного покушения, происшедшего у герцога де Сент-Эньяна, и, поскольку все попытки лейтенанта полиции отыскать виновных оставались безрезультатными, он решил воспользоваться своей властью, чтобы уничтожить опасность, непрестанно угрожающую графу и его невесте.

После событий 1720 года на маркиза де Мольврие была возложена миссия вести двойные переговоры: о свадьбе Людовика XV с испанской инфантой и о свадьбе дона Луиса с мадемуазель де Монпансье: 16 ноября 1721 года брачный контракт последних был подписан королем, Орлеанским королевским домом и герцогом д'Оссон, представителем Филиппа V.

Однажды вечером регент попросил к себе Лагардера.

– Вам, должно быть, известно, сударь, что мадемуазель д'Орлеан завтра отправляется в Испанию в сопровождении принца Рогана, который распрощается с ней на границе, а также госпожи де Субиз и госпожи де Вантадур, которые поедут с невестой до Мадрида?

– Я счастлив, монсеньор, поздравить с этим ваше высочество.

– Вы, вероятно, также знаете, что этот же эскорт должен сопровождать в Париж инфанту Марию-Анну-Викторию Испанскую, будущую королеву Франции…

– Столь счастливые для его величества и для всего королевства события не могут не быть известны народу, который заранее им радуется.

– Народу очень многое неизвестно, – улыбаясь, парировал регент. – Например, нечто такое, что касается именно вас и о чем не догадывается даже первый министр, который бы весьма удивился известию о том, что господин де Лагардер скоро отправится в путешествие.

Граф вздрогнул: неужели его мечта может стать явью?

– Ваше величество, – вскричал он с поспешностью, не укрывшейся от регента, – я до конца дней буду благодарить вас за возможность поехать нынче в Испанию!

– Я был уверен, граф, что вы обрадуетесь. Но еще большее удовольствие доставит вам вот это письмо. Завтра госпоже де Субиз будет поручено тайно передать его нашему испанскому кузену.

С этими словами он протянул Лагардеру письмо, содержащее настоятельную просьбу к Филиппу V изгнать принца Гонзага из своей страны и заставить его искать убежище либо в Англии, либо за морем. Лишь при этом условии регент Франции соглашался на брак мадемуазель де Божоле, его пятой дочери, с инфантом доном Карлосом.

Итак, просьба превращалась в ультиматум, а испанский король был настолько заинтересован в этой свадьбе, что никак не мог не подчиниться требованиям Филиппа Орлеанского.

Лагардер отлично понял это и сказал, прочтя письмо:

– Гонзага, потерявший поддержку короля, Гонзага, публично оскорбленный и униженный… Это больше, чем я смел желать… и меньше, чем я хотел…

Удивленный регент спросил:

– Так что же вам надо, чтобы быть довольным?

Граф подумал мгновение и, гордо подняв голову, ответил:

– Почти ничего, монсеньор… Разрешения проникнуть в Испанию под предлогом тайного поручения. Я сошлюсь на него, чтобы развеять страхи мадемуазель де Невер и ее матушки.

– Вы собираетесь ехать в Испанию один?.. Этого, сударь, я не допущу никогда, ибо мне слишком хорошо видна ваша цель: убить Гонзага.

– Это так…

– С ним вся его шайка, и вы будете рисковать своей жизнью в борьбе с трусами, для которых все средства хороши. Ваша жизнь слишком ценна для меня самого и для других, чтобы я не заставил вас отказаться от этого плана.

– Немилость короля не лишит этого негодяя золота, которым он пользуется во зло, монсеньор, равно как и не снимет шпагу с его пояса. Ах! Уж я бы сумел оказаться с ним лицом к лицу!.. Впрочем, ему удалось бы меня узнать лишь по моему удару шпагой – по удару Невера!.. Он не успел бы позвать своих клевретов, которые, впрочем, мне все равно не страшны.

Филипп Орлеанский и Анри спорили очень долго: первый боялся взять на себя ответственность, второй опровергал все доводы регента и доказывал, что гибель принца Гонзага приблизит день свадьбы мадемуазель де Невер.

– Когда наступит торжественный момент, и госпожа де Невер навсегда отдаст мне свою дочь, – сказал граф, – я должен буду чем-нибудь отдарить ее, и я хочу прийти к алтарю с совестью, не запятнанной неисполненным долгом и несдержанными клятвами; нужно, чтобы смерть Филиппа де Невера была отомщена!

Лагардер, всегда говорящий без обиняков, верящий в свою силу и доблесть и поддерживаемый мыслью, что на карту поставлено счастье Авроры, вынужден был посвятить в свои замыслы регента, малопривычного к разговорам с людьми с таким складом характера.

– Мне осталось попросить ваше высочество только о двух одолжениях, – заключил, наконец, Анри. – Помогите Авроре, если она будет в том нуждаться, и сохраните в полной тайне причины моего отсутствия, которое может продлиться две-три недели, а может – долгие месяцы.

– После всего, что вы мне сказали, – ответил регент, – я не могу вас удерживать. С другой стороны, я не испытываю ни малейшей жалости к Гонзага и поэтому говорю вам: идите, сударь, покончите с этим скорее… и да хранит вас Бог!

Вечером того же дня, когда госпожа де Невер по обыкновению сидела в гостиной, с удовольствием слушая разговоры молодых людей и иногда принимая в них участие, Лагардер спросил позволения позвать обоих фехтмейстеров, Лаго и Хасинту.