Елена Петрушина - Рождественская перепись

– Меня зовут Виктор.

Маятник качнулся вперёд. Божок продолжил:

– Мой паспортный возраст 59 лет.

Маятник снова пришёл в движение и подтвердил правду сказанного. Следующий вопрос волостной голова посвятил досадной пропаже:

– Покажи мне место, где находится Оксана Ефимович!

Маятник несмело качнулся в сторону окна. Виктор Павлович медленно последовал указанным маршрутом, не отрывая глаз от прибора. Вдруг гильза задрыгалась на нитке, словно пескарь на крючке, а затем стала размашисто описывать круги.

– Ой, ё-моё! – Божок сильно смутился и вспотел. Он попробовал ногой половицы вокруг эпицентра паранормальной активности и неожиданно обнаружил хлипкую податливость одной из них. Виктор Павлович отложил свой навигатор и поискал за печкой выдергу, которой истопник открывал пригорающую задвижку дымохода. Этим инструментом он подцепил половицу и обнаружил небольшое углубление под полом, в которое немедленно сунул голову, встав на карачки. Посветив себе телефонным фонариком, Божок обнаружил смутное поблёскивание прямоугольного предмета. Сунув выдергу в направлении мерцания, он услышал характерный стук металла по металлу. Ещё немного попотев, Виктор Павлович извлёк из мрака жестяную коробочку, в которой обнаружил несколько монет, фарфоровую миниатюру в виде зайчика, серебряную ложечку, молочный зуб и светлый локон.

– Ну, вот это другое дело. Находка – не пропажа!

Виктор Павлович немедленно позвонил в отдел культуры и в газету, предварительно поскоблив зубик бритвочкой и отделив несколько волосков от золотистой пряди. Сделать ДНК не помешает. Мало ли… На радостях он не заметил, что отдал мраку не слишком ценное, но красноречивое свидетельство своей деятельности. В подполье ушёл карманный ежедневник, и его владелец даже предположить не мог, в каких руках окажутся его записи.

Вернувшись со двора, куда выходил по малой нужде, Рябов обнаружил в комнате беспорядок: одна половица, очевидно, была кем-то вынута и плохо положена на место, потому что, будь он босиком, то пришиб бы пальцы, а так только запнулся. Николай Иванович, будучи человеком внимательным, обследовал комнату по всей площади и не нашёл никаких мокрых следов ни в центре, ни у порога, говоривших бы о том, что в дом проник кто-то с улицы. Не было и следов земли, как бывает при неаккуратном доставании из подпола солений. Рябов взял выдергу за печкой и приподнял половицу. Посветив керосинкой, он заметил какой-то светлый предмет, и вскоре извлёк из пыльной ямки небольшую книжицу в розовой обложке. Открыв находку, он прочёл на первой странице старательно выведенные детской рукой слова: "Дедуле от Маши", а дальше глазам его предстали непонятные записи, втиснутые в линеечки под заголовком "Январь 2020". Николай Иванович потёр цифры, поднёс ближе к лампе, но они не изменились, поскольку были напечатаны. Записи в книжке заканчивались пятницей, десятым июля 2020 года. Седьмого июля было сделано две записи красными чернилами: "10:00 – уполном., показать помещение", "Пропала Ефимович О.А. в 10:10". Другие страницы пестрели фамилиями и сокращениями, судя по всему, повестками встреч. Рябов долго рассматривал свою находку, и чем дольше он её изучал, тем более непостижимой она ему казалась. Ну, вот что это: "М. новый джойстик и смурфиков"?

– Чудны дела твои, Господи, – шёпотом произнёс он и втиснул половицу на место.

Открыв дверь, я сразу же окунаюсь в плотную духоту. Просторная изба кажется маленькой и тёмной из-за единственного законопаченного окна. Русская печь с высокой лежанкой занимает треть комнаты. В красном углу – большой деревянный стол со скамьями по периметру. Кованый сундук, деревянная кровать с поставленной треугольником подушкой – вот и вся обстановка. Занавеска, отделяющая женский угол, качается, – за нею, возможно, кто-то прячется. По редкому сопению я понимаю – дети.

– Здравствуйте! Здесь Калев Ыхве, уполномоченный по переписи! Есть кто-то? Со мной доктор, Аксинья Андриановна.

Занавеска отодвинулась, и показались две пары настороженных глаз:

– Нашу мамку так звали. А доктор уже был. Увёз батьку в больницу.

– А вы что же, одни? – спрашиваю я.

– Нет, ещё Митя, Вовка и Серёжка. Петруша поехал с отцом.

– А вас как зовут? – спрашивает Калев Янович.

– Матвей и Ваня.

– А доктор вас осматривал?

– Нет, мы на сеновале в сарае прятались.

– Давайте-ка, я вас осмотрю, – предлагаю я, доставая дистанционный термометр и шагая в сторону детей. Товарищ Ыхве пресекает попытки к бегству.

– Нет! Не надо! Уйди, ты страшная! – хором вопит малышня.

– Страшная – это не самое страшное, – уверяю их я, – главное, не мёртвая. И мне надо знать, что вы здоровы, и никто вас никуда не заберёт. Ну-ка, рот открой! Нормально. Теперь ты давай. Ну что, температуры нет, языки чистые, вшей не вижу. Молодцы. Где спали ваши родители? Нужно снять всё бельё и прокипятить. Всю посуду тоже прокипятить. Ребятки, баня у вас есть?

– Пойдёмте, покажу, – отозвался старший из детей, Матвей.

Калев Янович, помогите принести дров и воды. И как бы ещё тут проветрить?

– Дымовое окно можно открыть, – ответил Ваня, указывая на небольшое отверстие под потолком напротив двери.

– А зачем оно тут? Печка-то, смотрю, по-белому топится, – удивляюсь я.

– Это сейчас по-белому, а в ранешные времена печи топили по-чёрному.

– Да уж, теперича – не то, что давеча. Как я туда залезу, летописец?

– Я не п и сец никакой, я Иван Антонович! Вон Серёжка п и сец. Давайте, тётенька, вы меня подсадите, а я вытащу паклю.

Всё это время сидевшие в женском углу трое младших осмелели и вышли поглазеть на аттракцион.

–Делай раз! – командую я, копируя цирковых акробатов, подставляя Ивану ногу для опоры и придерживая его за руки. Он в один миг оказывается стоящим у меня на плечах. Держась за стену одной рукой, он потратил немало усилий, чтобы вынуть плотно утрамбованную паклю. Младшие смотрели, радостно разинув рты.

– Делай два! – я спускаю пацана на пол со всеми предосторожностями. Мой в такие моменты всегда вопил: "Ой, мама, ты – суперконь!". Маленький мой, как ты там без меня? Выдержала бы спина у твоего коня, не сдали бы нервишки. Если я не найду дорогу назад? Комок подкатывает к горлу.

– А ну, белобрысые, полезайте на полати! Я ненадолго дверь открою.

На улице стремительно темнеет. Я зажигаю керосинку и вешаю её на крюк, торчащий из потолочной балки. Калеву Яновичу пора возвращаться. Он принёс дрова и воду в дом.

– Я затопил баню, через полтора часа проверрьте. – говорит он.

– Спасибо Вам, – я протягиваю ему тулуп, шапку, занавеску, – носки потом верну, нехорошо грязными возвращать.