Фрэнсис Йейтс - Астрея. Имперский символизм в XVI веке

Всегда трудный баланс между папами и императорами во времена Фридриха становится балансом между двумя мировыми монархиями, одна из которых строилась на базе канонического права, другая же начинала организовываться на основе римского. И каждая из них претендовала на то, что её глава является прямым проводником божественной воли. Формальное подчинение императора папе, которое всегда публично признавал Фридрих, не могло скрыть опасности такого положения вещей, и Европа содрогнулась от эха потрясшей её ссоры между двумя главами христианского мира. Наиболее громкими её эпизодами стали запрещение папой крестового похода императора и захват императором судов с духовенством, следовавшим на созванный папой собор. Дело дошло до открытого конфликта, когда во время пребывания императора в запрещённом крестовом походе, папские войска вторглись в Сицилийское королевство. В этой кампании две монархии оказались в состоянии войны друг с другом, и до людских ушей донёсся устрашающий звук, вызывавший апокалиптические страхи, – звук скрестившихся духовного и светского мечей.

Все стадии конфликта освещались в манифестах, издаваемых папой и императором. Фридрих, как фигура, воплощавшая имперский миропорядок, называл папу единственным нарушителем спокойствия в Европе – этот аргумент впоследствии будет активно использоваться в эпоху Реформации. И действительно, по мере усиления конфликта, император начинает занимать всё более морализаторскую и реформистскую позицию [25] Ibid., pp. 614 ff. . Императоры традиционно возглавляли крестовые походы, и апостольский долг обращения язычников лежал на имперской власти. И теперь, когда между Фридрихом и папой разверзлась пропасть, миссионерская сторона этой власти начинает всё более принимать черты реформаторства, по мере того как император в своих официальных заявлениях порицал воинствующий дух, гордыню и алчность Викария Христа и его кардиналов. Так начала рождаться идея об имперской реформе церкви, которая позднее получила мощное развитие в связи с религиозными ограничениями, объявленными протестантскими национальными монархами.

Религиозная сторона имперской миссии в понимании Фридриха выражалась в форме адамического мистицизма. В соответствии с этими представлениями первым настоящим правителем мира был Адам до грехопадения. Поэтому задачей настоящего императора является установить такое правление на земле, которое приведёт человека к состоянию Адама до изгнания, иными словами, к земному раю [26] Ibid ., pp. 258 ff. . Это подразумевает искупительную, сродни Христу, роль императора, пусть и ограниченную светской сферой, и связано с толкованием золотого века как рая на земле, выработанным в том числе Лактанцием во времена Константина [27] Div. Inst., V. viii (ed. cit.), p. 421. . Это похоже на разновидность секулярного мистицизма или мистического секуляризма, где император является чем-то вроде светского Христа, возвращающего человечество назад в земной рай посредством своего правосудия и создающего настоящий золотой век своим имперским порядком. Такие представления являлись крайней формой развития того процесса освящения civitas terrena или мирского общества, который содержался в средневековой идее императора.

Со смертью Фридриха II наиболее полная и последовательная попытка возродить Римскую империю окончилась крахом. И тем не менее эта выдающаяся фигура продолжала жить в воображении людей ещё многие годы. Партии гвельфов и гибеллинов навсегда сохранили память о его титаническом противостоянии с папством. Итальянские тираны были его духовными наследниками (а некоторые и физическими через внебрачных детей), подкреплявшими, как и он сам, свои деспотические притязания полным арсеналом имперской риторики. Как долго просуществовал этот идеал вселенской монархии, хотя бы и в качестве риторического придатка, в претензиях Сфорца или Медичи на то, чтобы быть реставраторами золотого века в своих владениях, возможно, является вопросом, заслуживающим исследования.

Данте поместил императора Фридриха и его канцлера Пьетро делла Винья в ад [28] Данте Алигьери. Божественная комедия . Ад. Песни X, XIII. – Прим. переводчика . . Несмотря на то, что в «Божественной комедии» он таким образом, говоря теологически, отрекается от великого протагониста гибеллинского империализма, в «Монархии» Данте развивает монархическую теорию, в которой чувствуется влияние идей Фридриха и которая, возможно, отчасти вдохновлялась памятью о сицилийской модели государства. Канторович идёт ещё дальше и заявляет, что мечта об установлении сицилийского порядка на всей земле не была столь сильна, пока Данте не нарисовал свою картину единой римской мировой монархии.

Данте определяет монархию или империю так: «Светская монархия, называемая обычно империей, есть единственная власть, стоящая над всеми властями во времени и превыше того, что измеряется временем» [29] Монархия. Кн. I, ii. Пер. В. П. Зубова // Данте Алигьери. Малые произведения . М., Наука, 1968. С. 305–306. . То есть светская монархия принадлежит истории этого мира, а не вневременного мира духовного. Далее, по аналогии с устройством физического мира, он показывает, что природа вещей требует установления такого политического устройства, которое соотносилось бы с естественным порядком, и этим устройством должна быть мировая монархия под властью одного правителя. Данте приводит пример малых социальных групп. Как все силы внутри человека должны управляться одной его умственной силой; как в каждой семье должен быть один управляющий ею глава; как один правитель управляет городом и один королевством, так же должен быть и один, кто управляет всем миром [30] Там же . I, v. С. 309–310. .

Главным аргументом в пользу необходимости единого правителя мира выдвигается то, что только таким образом можно избежать войн. В четвёртой книге «Пира» Данте вкратце излагает суть «Монархии»:

Поэтому для устранения этих войн и их причин необходимо, чтобы вся земля и чтобы всё, чем дано владеть человеческому роду, было Монархией, то есть единым государством, и имело одного государя, который, владея всем и не будучи в состоянии желать большего, удерживал бы отдельные государства в пределах их владений, чтобы между ними царил мир, которым наслаждались бы города, где любили бы друг друга соседи, в любви же этой каждый дом получал в меру своих потребностей, и чтобы, удовлетворив их, каждый человек жил счастливо, ибо он рождён для счастья [31] Пир. Трактат IV, iv. Пер. А. Г. Габричевского // Данте Алигьери. Малые произведения . М. 1968. С. 209. .

В этом всеобщем мире человек сможет наилучшим образом развить свои интеллектуальные способности. Подобно тому, как каждый отдельный человек, находясь в тишине и покое, способен действовать наиболее разумно, так же и весь род людской, когда царит мир и спокойствие, может легко и свободно следовать своим лучшим качествам. Только под властью единого правителя мир сможет стать таким, чтобы сделать существование человечества счастливым и обеспечить развитие всех его сил и возможностей, в чём и состоит истинная свобода. Именно это имел в виду Вергилий, когда, желая вознести хвалу своему веку и эпохе Августа, сказал в четвёртой эклоге: «Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство».