Олег Хафизов - Дуэлист

При небольшом росте и довольно неказистой фигуре Полубесов обладал чрезвычайной ловкостью во всех воинских упражнениях, которыми так славились прежние донцы. Будучи не молод по тогдашним понятиям (лет тридцати пяти), на смотре по окончании кампании он скакал рысью, стоя ногами на седле, стрелял из своей длинной винтовки из-под брюха скачущей лошади, косил лозу шашкой и на галопе поднимал монету с земли. Когда же он, при демонстрации рубки, одним ударом распластал глиняную чучелу, то не у одного меня пошли по спине мурашки от сего отвратительного чавкающего звука.

Наконец, нельзя не вспомнить и о главном качестве Полубесова, в коем он был истинный артист, ежели это слово применимо к воровству. Ибо в этом нашем национальном промысле хорунжий обладал звериным чутьем и необчайной дерзостью. Вы могли спокойно оставить перед ним открытый кошелек полный денег и найти его через неделю нетронутым. Но когда надо было найти, где что плохо лежит из чужой собственности (к которой, конечно, относится и казенная), то он находил любой тайник с ловкостью факира и забирал его даже в том случае, если его стерегли с собаками и ружьями.

Полубесов при Толстом был то же самое, что Толстой при Долгорукове. Правой рукой, не согласующей своих действий с левой рукою и другими частями тела. А иногда и отделяющейся от них по своим собственным надобностям. С шайкой казаков, на своей степной лошаденке, повадкою напоминающей охотничью собаку, Полубесов рыскал впереди или по сторонам идущего отряда. И точно как охотничья собака, вынюхивал и обшаривал все окрестности, пробегая в десять раз больший путь, чем его хозяин по тропе. Иногда он вовсе пропадал на целый день, а затем возвращался весь истерзанный, полумертвый от усталости, но горящий хищною радостью. И пригонял корову с бубенчиком, набитым землей, чтобы её не нашли в лесу русские грабители.

– По молодости мы не думали, что обрекаем бедную финскую семью на голод, если не на смерть, – признавался Толстой. – Ежели бы мы платили обывателям за провизию серебром, по-европейски, они бы стерпели и нас, и любого другого завоевателя. Но мы выдавали вместо денег незначащие расписки, для сомнительного возмещения после войны. Из озорства я, бывало, писал в бумажке по-русски: «Подателю сего всыпать сто розог ниже спины».

Это был дурной поступок, в котором я глубоко раскаиваюсь.

Двух шведов Полубесов связал арканом, как на барельефе царя Хаммурапи с изображением пленных рабов. А третьего, раненного в ногу корнета, посадил за своею спиною на лошадь. Руки шведа были свободны, чтобы он мог сзади держать Полубесова за талию, подобным образом кавалеристы иногда транспортируют пехотных, и выглядело это весьма комично. Товарищи трунили по поводу «новой барышни» Полубесова, тот загадочно посмеивался и отводил глаза, а швед, румяный желтоволосый парень открытого вида, одновременно морщился от боли и смеялся со всеми непонятным русским словам. Он был лет на десять моложе Полубесова и, пожалуй, гораздо сильнее, но ему отчего-то не приходило в голову сбросить казака с лошади и ускакать. Очевидно, согласившись на плен, он уже не считал себя в состоянии войны и обязан был слушаться.

Толстой тем временем играл на поляне в карты. Когда ему спустя полчаса сообщили, как Полубесов забавно конвоировал пленных, он сразу почуял неладное, схватил свое старое пристрелянное пехотное ружье со штыком и поскакал следом.

Казаки ехали шагом, с песнями и остановками. Никто не ждал их скорого возвращения и, вместо того, чтобы гнать шведов целый день до следующего укрепленного лагеря и передать их там по этапу, они решили на полпути остановиться и устроить себе пикник. За этим-то приятным времяпрепровождением Толстой и нашел их по лошадиным следам в стороне от дороги. И вовремя.

Посреди поляны кипел в котле кулеш. Двое казаков в расстегнутых мундирах, без сапог, курили трубки возле замшелого округлого валуна, напоминающего череп великана. Их лошадки со спутанными ногами щипали траву поодаль. А в лощине, шагах в десяти от костра стояли на коленях трое людей со связанными за спиною руками. Пленные были уже разуты и раздеты до исподнего белья. Перед ними зияла свежевырытая яма, которой надлежало стать их братской могилой. Шведы навзрыд читали молитву за своим командиром. А за их спиною прохаживался Полубесов и жонглировал своей шашкой, как это любят делать казаки во время своих плясок. Сабля его, представляющая собой как бы сплошной сияющий круг, со свистом вращалась то в одной его руке, то в другой, то впереди, то над головой, то за спиною. И, ежели Толстой явился бы несколькими минутами позднее, она бы несомнительно обрушилась на шеи нещастных финляндцев.

При виде Толстого казаки стали поспешно натягивать сапоги, а Полубесов с ухмылкой убрал шашку в ножны.

Хорунжий отрицал свои душегубские намерения, утверждая, что он только хотел подействовать на шведов умственно, чтобы им не вздумалось второй раз нарушать клятву Белому Царю. Тогда Федор Иванович напомнил Полубесову, что по артикулу за убивство пленника, попросившего пощады, полагается смерть, и велел немедленно развязать шведам руки. Полубесов неохотно повиновался и только проворчал что-то насчет «баловства», когда ему пришлось вернуть корнету его сверкающие кавалерийские сапоги со шпорами.

– Я решил, что эти воины уже достаточно наказаны, и разрешил им идти куда вздумается, но более не попадаться мне на глаза, – рассказывал Толстой. – Шведский офицер целовал мне руки и требовал, чтобы после войны я непременно приехал к нему в Стокгольм для знакомства с его матушкой. Он спрашивал мое имя, чтобы его будущие дети и вся его фамилия могли ежедневно поминать меня в своих молитвах. Я сказал, что меня следует называть «русский офицер» или, если угодно, мосье Теодор.

– Вы святой человек, мосье Теодор, – сказал корнет, опускаясь перед Американцем на колени.

Толстому пришлось буквально выталкивать шведов из плена, чтобы прекратить эту церемонию.

Весь обратный путь Полубесов дулся на Толстого из-за сапог. А по возвращении их ждала ужасная новость. Неподалеку от захваченного поселка были обнаружены тела трех русских егерей из исчезнувшего прошлою ночью пикета. Изрезанные трупы русских солдат с выколотыми глазами были повешены вверх ногами на деревьях и их опознали по православным крестам. А вскоре нашелся и их начальник, унтер-офицер, которому во время этой бойни удалось незаметно отползти и убежать в лес.

Унтер-офицер рассказал, что несколько финских мужиков во главе с одним шведом в военной куртке приближились к солдатскому костру, разведенному вопреки правилам скрытности, и предложили выпить и закусить в знак примирения. Когда же все вместе уселись возле костра за угощение, мужики по знаку своего предводителя выхватили ножи и стали резать русских без милосердия, после чего надругались над мертвыми телами.