Андрей Посняков - Лоцман. Сокровище государя

© Андрей Посняков, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

За дальним лесом садилось солнце. Угасало, растекалось пожаром по смолистым вершинам елей, вытягивало по опушкам длинные черные тени. Еще немного – и наступит, упадет тьма, накроет весь лес плотным черным покрывалом, таким, что не видно ни зги. В темно-голубом, темнеющем небе уже загорелись, вспыхнули первые белесые звездочки, а вот настоящей луны не было, лишь огрызок месяца, похожий на кривую татарскую саблю, зацепился за вершину старого дуба да так и висел, тощий, прозрачный, хиленький, ничего особо не освещая – толку от такого, ага!

Сидевшая на толстой ветке сова вдруг насторожилась, зыркнула взглядом и, к чему-то прислушавшись, шумно забила крылами, поднялась, полетела куда-то в самую чащу. И правильно – на узкой лесной дорожке, из-за поворота, заросшего старым ольховником, показались всадники в коротких кафтанах. Все при саблях, у кого-то и «берендейки» через плечо. «Берендейка» – перевязь через плечо с подвешенными принадлежностями для заряжания пищалей, пенальчиками с пороховыми зарядами, сумкой для пуль, пороховницей – вещь в бою да походе удобная, воинским людям без нее никак.

Всадники ехали на рысях, не шибко торопясь, но и поспешая: как волчья сыть – нога за ногу, сопля за щеку – по дороге не волочились. Впереди – дюжина на сытых конях, сразу за ними – крытый возок на смазанных дегтем колесах. Четверка лошадей, кучер – здоровущий мужик с окладистой кудлатой бородою. Крыт возок дорогой узорчатой тканью, сразу видать – не какой-нибудь там торгашина-купчина едет – боярин!

Позади возка – снова всадники: кирасы, палаши, пистолеты, у кого – и каски железные, называемые иностранным словом «морион». Рейтары! Из полков «нового строя», что на немецкий манер устроены и не так давно на земле русской заведены. Командиры у них опять же по-заморски обозваны – никаких тебе воевод, сотников: капитаны, майоры, полковники! Есть и иностранцы, ну, а в большинстве – русские все, из московских дворян.

За рейтарами, растянувшись, шло пешее воинство – бородачи-стрельцы. Кафтаны длинные, красные, тяжелые пищали на плечах, еще и бердыши, сабли – славное воинство! Идут – любо-дорого глянуть, лишь берендейки гремят в такт шагам. Раз-два, раз-два, левой…

– А ну, молодцы… Песню запе… вай!

Грянули молодцы дружно:

– Ой ты, гой-еси, православный царь! Православный царь, повелитель наш.

Громко запели стрельцы. Разнеслась удалая песнь по всему лесу. Тут уж не только сова, тут и зайцы из кустов повыскакивали, и волки хвосты поджали.

– Славно поют, – один из скакавших впереди воинов хмыкнул, сдвинув на затылок шапку.

Молодец – хоть куда. Высок, красив, строен. Весь из себя этакий крепкий, жилистый. Из-под темно-русой челки синие глаза сверкают, борода расчесана, а взгляд такой… начальственный взгляд, как и положено командиру.

Звали молодца Никита Петрович Бутурлин, и было ему двадцать шесть лет. Не женат еще, не пристатилось, да и родители померли давно. Батюшка, мелкий помещик – «беломосец» – земли северной, тихвинской, иконой своей славной, оставил сыну в наследство чуток землицы с деревенькой Бутурлино и «со людищи» в количестве тридцати пяти душ, из которых большая часть – девки да бабы. Ну и вот, боевые холопы, вон они, скачут чуть позади, рядом. Чернявый осанистый Семен, чем-то похожий на медведя, слева от него – рыжий Ленька, чуть позади – совсем еще юный Игнат… Вот и все помещика Бутурлина воинство! Явился на службу, как наказано – «конно, людно, оружно». Ну, а что людишек маловато – так то не Никиты вина. Не совсем еще оправилась матушка Русь после страшной Смуты, много людей бедовало. Не только простолюдины, но и мелкие дворяне впали в страшную нищету, такую, что многие даже запродавали себя в холопы.

Ну, до Никиты Петрович такое, слава Господу, не дошло, хотя и он, что греха таить, подрабатывал лоцманом, проводил торговые суда от посада тихвинского до самого Варяжского моря, и иногда – в Стокгольм-Стекольну. Так бы и перебивался, кабы не начавшаяся недавно война со шведами – вот уж тут Бутурлин себя проявил, без него вряд ли бы славный город Ниен так уж быстро взяли. Воевода, князь Петр Иванович Потемкин, так прямо и сказал: «Без тебя б, Никита, столько бы кровушки пролилось!» Так вот…

С тех славных пор минуло что-то около месяца, война только еще разворачивалась, зачиналась, и Никита Петрович оставался при воеводе. Если считать по-немецки, шел июль одна тысяча шестьсот пятьдесят шестого года от Рождества Христова. Князь-воевода Потемкин с большой охраною ехал нынче в смоленские земли, недавно отвоеванные у поляков. Ехал не в сам град Смоленск, а чуть западнее, на полночную сторону – к верховьям Двины-реки, где молодой воевода Семен Змеев, еще по зиме заложив верфь, выстроил тысячу стругов. Струги нужны были для скорого похода на Ригу – как раз по Двине-Даугаве и плыть. Рига принадлежала шведам, и царь-государь Алексей Михайлович намеревался ее воевать, что было бы на руку для всей русской торговли. Да и что сказать, слишком уж зарвались свеи – все Варяжское (Балтийское) море своим «шведским озером» сделали! В Риге – шведы, в Ревеле – шведы, в Нарве – они же, вот хоть устье Невы-реки князь-воевода Потемкин для государя отвоевал (с господина Никиты Бутурлина помощью). Ну, кто в Ниен пробрался да вызнал всё? Он, он, Никита! За что и получил в награду шестьдесят талеров, именуемых на Руси ефимками. Деньги хорошие, такое жалованье, пожалуй, только полковники получали… да еще приказные начальники – дьяки.

На те деньги Никита задумал выстроить вокруг деревни своей крепкий тын! Пушки завезти… хотя бы кулеврины, да людишек еще прикупить, лучше бы мастеровых, справных…

Задумал… да вот покуда некогда было. Война!

– Далеко до села еще? – повернувшись в седле, Бутурлин бросил взгляд на проводника Тимофея – местного мужика из артельных, плотников. Бродяга, если уж так-то – бобыль.

– А версты четыре осталось, – пригладив пегую бороденку, Тимофей потрепал лошадь по гриве. – Что, Каурка, поди, устала?

– С чего ей уставать-то? – громко захохотал едущий рядом Семен. – Не так уж мы и гоним.

– Гнать-то не гоним, да, – проводник согласно потряс бородою. – Однако с утра уж верст двадцать проехали. Один раз всего и отдыхали.

– Ничего, в селе отдохнем! – хмыкнул Никита Петрович. – Раз уж, говоришь, четыре версты… Скоро!

– Никита Петрович! Господи-и-и!

Вырвавшийся вперед Игнатко вдруг осадил коня, да так резко, что едва не вылетел из седла. Вскрикнул, обернулся, указал рукой куда-то на обочину…

Бутурлин поспешно поворотил коня… и перекрестился, увидев рядом, в кустах, изрубленные буквально на куски трупы! Две юные девушки… почти нагие, в одних рубашонках, босиком… Вот страсть-то! Верно, снасильничали, устроили «толоки»… Но зачем так-то? Вон, горло рассечено – голова почти срублена… Да и кисть руки у второй еле держится…