Светлана Лыжина - Драконий пир

– По нашим поверьям? – не понял Войко.

– Каждый народ придумывает свои поверья о том, что хорошо делать в тот или иной день, – сказал Влад. – Эти поверья ещё называются приметами. И они появляются не просто так. Сейчас мы на твоей земле, поэтому я хочу знать здешние поверья. Хорошо ли сегодня биться с врагом?

– Прежняя Косовская битва была во вторник, – заметил серб. – Вот поистине плохой день! По приметам моего народа во вторник лучше ничего не начинать, чтобы не навлечь на себя беду [11] Предыдущая битва на Косовом поле, упомянутая в книге, состоялась в 1389 году 15 июня, во вторник. Закончилась победой турок. После этого среди сербов укоренились суеверия, связанные со вторником как несчастливым днём. .

– Но сегодня-то четверг [12] Косовская битва 1448 года началась в четверг, а закончилась в субботу. , – не отставал Влад. – Хорошо ли начинать битву сегодня?

– Четверг – хороший день, – ответил Войко.

– А для кого он хорош? – продолжал спрашивать Влад. – Он хорош для христиан? Если для них этот день благоприятен, значит, для султана неудачен?

– Я не знаю, – признался слуга.

– Значит, удача будет на стороне султана! – решил Влад. – Ведь это Мурат начинает дело. А треклятый Янош, который возглавляет крестоносцев, лишь принимает битву, ему навязанную.

Вопреки расчётам Влада четверг оказался более благоприятным для крестоносцев, чем для турок. Янош атаковал турецкое войско, причинив весьма значительный урон, а на следующий день сумел пробиться почти до самого центра, где стоял султанский шатёр.

Влад находившийся в шатре, просил позволения у султана отлучиться, чтобы выйти наружу и посмотреть, что там делается, но султан снова ответил «нет», и это прозвучало ещё строже, чем прежде. Девятнадцатилетнему юнцу ничего не оставалось, кроме как стоять на месте и продолжать смотреть на шашечные фишки, расставленные на карте перед Муратом и показывавшие положение войск. Белыми обозначались турки, а чёрными – христиане.

Лишь спустя несколько лет Влад наконец понял, что султан старательно берёг своего подопечного и потому не отпускал от себя. Мурат не хотел, чтобы юнца, который должен был сесть на трон Эфлака, задела случайная стрела. Вот почему на позволение «поиграть с пленниками» тоже не стоило надеяться, даже если бы Янош Гуньяди и Владислав в самом деле попали в плен. Влад же, представляя себе эти честные поединки, проявлял полное незнание жизни.

А битва шла своим чередом. Сила крестоносцев иссякла, но пробиться к султанскому шатру они так и не смогли. Турки отбросили их, а затем Мурат, желая окончательно измотать противника, велел обстреливать христианский лагерь из пушек. Грохот орудий слышался всю ночь с пятницы на субботу, а в субботу турки начали сами наступать и смяли весь христианский лагерь. Лишь тогда, когда исход битвы стал ясен, султан вышел из шатра, сел на коня и, окружённый янычарами со всех сторон, поехал к месту затихавшего сражения, позволив Владу надеть доспех и ехать рядом.

Вокруг уже сгущались сумерки. Слева догорал розово-золотой закат. Впереди копошилась тёмная масса людей, чуть освещённая жёлтым пламенем горящих повозок христианского лагеря. Слышались крики, звон металла и всё тот же пушечный грохот, но теперь он раздавался совсем редко. Когда стреляли со стороны христиан, то среди поля боя на мгновение появлялся белый сполох, заметный даже издалека.

К Мурату подвели четверых знатных пленных, но тот, узнав, что среди них нет Яноша, вытащил саблю из ножен и собственноручно зарубил всю четвёрку, сказав, что эти люди ему не нужны. Пожалуй, в тот вечер Влад впервые увидел, как турецкая сабля опускается на чью-то голову, и впервые увидел смерть так близко – в нескольких шагах от себя. Тем не менее девятнадцатилетний юнец даже не вздрогнул, когда Мурат вдруг начал избавляться от «ненужных» пленных. Смерть на поле боя казалась чем-то обыденным.

Битва закончилась тем же вечером победой турок, а утро воскресенья ознаменовалось благодарственной молитвой – войско султана возносило хвалу Аллаху.

Утро выдалось туманным, как часто бывает в октябре. От рек, окружавших поле с трёх сторон, пришла серая дымка.

Окутанные туманом воины-мусульмане, все как один смотревшие в сторону Мекки, на юго-восток, стояли на своих ковриках, воздевали руки, опускали, хором произносили суры из Корана, кланялись в пояс, распрямлялись, опускались на колени, падали ниц, снова распрямлялись, садились на пятки, затем снова падали ниц и опять распрямлялись. Султан совершал священные действия на виду у всех, на холме рядом с шатром, но Влад мог бы побиться об заклад, что из-за серой пелены задние ряды молящихся не видели своего господина.

Возле Мурата молились сановники. Здесь же, на холме, падали ниц, сгибались в поклонах и распрямлялись вездесущие дервиши, одетые в лохмотья и в высокие меховые колпаки шерстью внутрь.

Дервиши, являвшиеся чем-то вроде странствующих монахов, вызывали у Влада странное чувство. Сначала они ему нравились, потому что напоминали христианских монахов, но чем дольше Влад жил в Турции, тем больше понимал, что это сходство поверхностное. К тому же дервиши считали, что каждый христиан одержим демонами. Влад всё ждал, что один из дервишей укажет на него грязным пальцем и скажет «шайтан», и пусть такого ни разу не случалось, но юному христианину казалось неприятно, что дервишей привечали при султанском дворе – давали пищу и одаривали деньгами.

Когда султан направлялся в поход, все эти монахи шли следом, как прикормленные псы. Они воодушевляли турецких воинов на битвы, а в христианских землях ещё и громко поносили христианские армии, будто облаивали. Так было и во время недавней битвы – в турецком лагере раздавался лай и вой.

Сейчас Влад вместе с другими придворными христианами стоял в стороне и молча наблюдал за молитвой. Утренний холодок заставлял ежиться. Так и хотелось зевнуть, но разумный христианин при подобных обстоятельствах никогда этого не сделает.

Единственное, что можно было себе позволить, это посмотреть в сторону – на поле боя, почти скрытое туманом, где лежали тела людей, и лошадей, и даже верблюдов. Влад снова пожалел, что не смог наблюдать за сражением воочию. То немногое, что он разглядел вечером, не шло в счёт. Днём же Влад видел лишь белые и чёрные фишки, которые двигались по карте, расстеленной на ковре султанского шатра.

Наверное, эта карта до сих пор лежала там, в шатре, и фишки, подобно телам на поле, тоже оставались на вчерашних местах, ведь без приказа никто не стал бы трогать ни то ни другое.

Наконец, молитва окончилась, после чего Мурат сел на коня и проехал вдоль лагеря, устроив смотр войскам и одновременно желая явить себя людям. Приветственные кличи, громкие и раскатистые, сопровождали «великого и непобедимого» на протяжении всего пути.