Сергей Переслегин - Первая Мировая. Война между Реальностями. Книга вторая

В 1918 году Э. Людендорф пытается реализовать этот перевес и первоначально имеет успех. Но с середины лета ситуация меняется коренным образом, и к осени Западный фронт оказывается на грани коллапса, в то время как ситуация у союзников Германии давно уже находится за гранью добра и зла. В ноябре немцы просят перемирия.

Четвертый этап, 1919 – 1922 гг.

Сначала – ожесточенные «войны за мир»: Версальский, Севрский, Сен-Жерменский, Трианонский, мирные договора. Гражданская война в России. «Релаксационные» конфликты в Европе. Этап неустойчивости, который заканчивается Генуэзской конференцией 10 апреля – 20 мая 1922 года.

Не будет преувеличением сказать, что пасхальными договоренностями в Рапалло 16 апреля 1922 года окончательно завершилась Первая мировая война. Но путь ко Второй был открыт даже раньше – на конференции в Вашингтоне 12 ноября 1921 года – 6 февраля 1922 года. Впрочем, если изменить масштаб, то обе мировые войны сливаются в единый глобальный конфликт, а двадцатилетие между ними можно охарактеризовать по Чжоу-Эньлаю как «продолжение войны иными, а именно ненасильственными средствами».

Доигрывание Первой мировой войны содержит мало чисто военных альтернатив, и почти все они относятся к «опоздавшей» к Генеральному сражению Ютландской битве. Зато оно содержит политико-психологическую «развилку», может быть, самую важную в человеческой истории.

В Рождество 1914 года произошел первый случай братания на Западном фронте: английские и немецкие солдаты встретились и даже, кажется, сыграли футбольный матч. Считается, что в неофициальном перемирии участвовало 100 тысяч человек. Командование с обеих сторон отнеслось к этому, в лучшем случае, кисло, не сумев оценить возможные перспективы.

К этому времени стоимость войны – и в человеческих жизнях, и в материальных ресурсах, и в золоте уже превысила все разумные пределы и любые довоенные расчеты. Начался кризис военного снаряжения. Здесь нужно было прекращать войну, и братание в Рождественскую Ночь давало к этому долгожданный повод.

Но мир мог быть заключен только на признании неоспоримого факта поражения Германии. А к этому не были готовы ни военные, ни политические лидеры Второго Рейха. Здесь я должен сказать, что весь период «доигрывания» отличается в Германии своеобразной «стратегической шизофренией». Война, конечно, проиграна, и руководство страны это понимает. Но верит оно в победу! В результате вместо каких-то шагов к примирению постоянно обсуждается, что еще нужно будет потребовать после этой победы с Франции, с Бельгии, с России, с Сербии, даже с Голландии, которая ни с кем не воюет. И чем дальше, тем германские притязания становятся больше!

Стратегия не исчерпывается чисто военными факторами. Ее создание требует ума, ее проведение в жизнь – воли, отказ от стратегической цели, неосуществимой или ненужной, происходит по велению сердца.

Ни у лидеров Центральных держав, ни у руководства Антанты не оказалось сердца.

А с волей и у тех, и у других было даже слишком хо рошо.

Понятно, что Антанта не собиралась платить за мир, справедливо полагая, что немцы уже упустили свои шансы, и в дальнейшем их положение будет только ухудшаться. Маловероятно, что Франция и Британия согласились бы и на «мир без аннексий и контрибуций». Но вот Эльзас (даже без Лотарингии) уже мог стать платформой для мирных переговоров.

Зимой 1914 – 1915 гг. у немцев еще были козыри: их армии находились на французской территории, почти вся Бельгия была ими оккупирована. Все это – и плюс Эльзас – нужно было пожертвовать за мир, сохранив династию, империю и, может быть, крепость Мец. И несколько миллионов человек, которым в Текущей Реальности суждено было превратиться в статистику потерь.

Возникает «Рождественская Реальность», почти сказка, которая формирует мир людей, способных договариваться. Тень этой Реальности можно разглядеть в мире 1920-х годов, ее влияние ощущается и в 1960-е, в дни Карибского кризиса.

И изучая этап доигрывания Великой войны, мы должны все время помнить об этой упущенной возможности.

Структура Первой мировой войны образована наложением двух стратегий, каждая из которых имеет классовый, национальный, геопланетарный и чисто военный бэкграунд. В главе, посвященной довоенной политике Германии, с ее борьбой юнкерства и грюндерства, мы уже коснулись этой важной темы.

План Шлиффена определял логику сухопутного вооруженного конфликта за господство на Европейском континенте. Он, конечно, всецело относился к «войне Ареса», войне силы и хитрости с ее логикой: выиграть сражение, вследствие этого выиграть сначала операцию, а затем и всю войну. Целью войны был, во-первых, разгром Франции (это – святое!), во-вторых, смещение европейского равновесия в пользу Германии. Вообще говоря, план Шлиффена не предусматривал серьезных изменений европейской карты (за исключением, может быть, статуса Люксембурга и Бельгии), и в этом отношении Германия предполагала вести ограниченную войну. В рамках плана Шлиффена создавалась сильная сухопутная армия, для которой был нужен, прежде всего, качественный и классово выдержанный офицерский и унтер-офицерский состав.

После провала шлиффеновского маневра руководство Рейха начало расширять пространство войны, имея в виду не столько военные, сколько уже экономические императивы (колонизация Вислы, устранение России, присоединение Фландрии и побережья Ла-Манша и т. д.), тем не менее, мировой кризис продолжал носить для Германии геополитический характер. Таким же он был для Франции и России, Австро-Венгрия и Турция решали в европейской войне сугубо внутренние задачи и на уровень «гео*» не выходили.

Великобританию не беспокоило смещение европейского равновесия, до тех пор, пока какое-то равновесие сохранялось. Неприемлемым для нее был только вариант неоспоримого военного господства одной державы на европейском континенте, и декларируемое стремление Германии к такому господству привело к вступлению Великобритании в войну.

Но воевать на суше англичане не собирались. В конце концов, они ввязались в кампанию на Западном фронте, но это было решением политического, а не военного руководства. Британское Адмиралтейство с начала и до конца войны считало это ошибкой.