Евгений Волков - Ханский меч

– Я привез вам подарок от тети из Праги, – снова по-немецки обратился к ней Тихон Романович.

– Входите, прошу вас, – улыбнулась та в ответ.

Через час Быкову сбрили усы, надели на голову рыжий парик и аккуратно приклеили густую рыжую бороду. Тихон Романович переоделся в потертый плащ, стоптанные сапоги и видавшую виды серую шляпу с широкими полями. Рано утром он уехал из Будапешта поездом в Софию с зашитым в полу плаща толстым запечатанным конвертом и документами на имя болгарского торговца Тодора Бостанджиева.

Участь его соседа по столику в кафе была совсем иной. Его на автомобиле доставили в центральное полицейское управление, где начальника штаба Второго пехотного корпуса полковника Альфреда Редля уже ждали руководитель контрразведки австрийского Генштаба и командир Второго корпуса. Разговор был коротким, отпираться полковнику стало бессмысленно и бесполезно. Через полчаса после начала разговора оба проводивших допрос генерала вышли из кабинета, оттуда донесся через минуту негромкий выстрел…

Русская военная разведка успешно выполняла свои задачи на территории Германии и Австро-Венгрии перед началом грядущей войны. Действовали как официальные военные агенты, так и нелегалы, рискующие головой. Вербовка Редля была большим успехом, он успел передать немало важных сведений, которые поступали в Генеральный штаб в Петербурге, тщательно изучались и анализировались. А потом принимались важные решения, основанные на этом анализе.

Июньским утром к перрону Николаевского вокзала Петербурга прибыл курьерский из Москвы. Одним из первых пассажиров вышел из вагона второго класса светловолосый мужчина лет тридцати, среднего роста, худощавого телосложения, с правильными чертами умного и энергичного лица, до черноты загорелого. Лицо его, впрочем, было из тех, о которых говорят – самое обыкновенное, без особых примет. Всю дорогу от Москвы он вежливо слушал пространные рассуждения своего соседа по купе, пожилого присяжного поверенного, о падении нравов, декадентах, масонстве и грядущей войне с Германией, сам же в разговоре почти не участвовал, лишь изредка слегка улыбаясь наиболее нелепым высказываниям. Пассажир этот быстро двинулся к выходу на привокзальную площадь, как вдруг его окликнул встречающий кого-то высокий статный полковник-артиллерист, с окладистой бородой и густыми бровями:

– Калугин, вы ли это, вот так встреча!

– Я, собственной персоной, – с широкой и доброй улыбкой обернулся к полковнику молодой человек, – рад вас видеть, Сергей Федорович, сколько лет – сколько зим!

– Вы все так же в отставке?

– Да, преподаю математику в Московском университете, как бывший артиллерист.

– Надолго ли в столицу?

– Пока не знаю.

– Буду рад видеть вас у себя вечером в ближайший четверг, вот моя визитная карточка, – сказал, прощаясь, полковник.

Павел Иванович Калугин обменялся с бывшим сослуживцем крепким рукопожатием и уже через десять минут ехал в пролетке по оживленному Невскому в сторону Дворцовой площади. У здания Главного штаба он расплатился и легко спрыгнул на мостовую. Во втором подъезде дежурный офицер внимательно проверил документы Калугина, нашел его фамилию в списке для пропуска в здание на текущий день и вежливо сообщил:

– Вас ожидает генерал Батюшков, третий этаж, кабинет 305.

Калугин поднялся на третий этаж по широкой мраморной лестнице, быстро нашел нужную дверь, постучал и вошел. В просторной комнате у левой стены стояло несколько шкафов с папками и книгами, на правой висел портрет Николая II, а за широким письменным с зеленым сукном столом у окна сидел плотный брюнет в генеральской форме, средних лет, с небольшими усами и бородкой, в очках с тонкой оправой. Похож он был скорее на университетского профессора, чем на военного, однако за плечами сорокалетнего генерала Николая Степановича Батюшкова были и русско-японская война, и Академия Генерального штаба, и долгая служба в контрразведке штаба Варшавского военного округа. Германские и австрийские спецслужбы его побаивались, сослуживцы любили и уважали, начальство ценило. Последние месяцы Батюшков спал по пять-шесть часов в сутки, он похудел, осунулся, у него часто болела голова и стали слезиться глаза. Но все так же упорно и настойчиво он руководил работой нескольких десятков офицеров своего подразделения, за глаза называвших его «железным Степанычем».

Увидев вошедшего, генерал тут же встал, подошел к Калугину и крепко обнял со словами:

– Рад, очень рад видеть вас, дорогой Павел Иванович. Как добрались?

– Курьерским поездом, ваше превосходительство, с вокзала прямо к вам.

– Что же, спасибо за оперативность. Обстоятельства таковы, что необходимо спешить. Но прежде – как вы сейчас поживаете, Павел Иванович?

Калугин пожал плечами:

– Живу, как и все университетские преподаватели. С осени до весны читаю лекции студентам, летом участвую с друзьями с исторического факультета в археологических экспедициях, вот неделю назад как вернулся из Крыма, интересный раскоп сделали под Керчью. Много времени трачу на специальные публикации по баллистике, изредка бываю в опере…

– Женаты? – вроде бы невзначай поинтересовался генерал.

– Нет, холост, – коротко ответил Калугин.

Батюшков нахмурился и вдруг спросил:

– Вспоминаете Варшаву, Гримма, очаровательную пани Гелену Ясновскую?

Калугин вопросу этому не удивился, но ответил не сразу, разом помрачнев:

– Стараюсь забыть, Николай Степанович, но не могу…

– Понятно.

Генерал вернулся на свое место за столом, пригласил Калугина сесть напротив и сказал, глядя ему в глаза:

– Не будем терять время. Десять лет назад, Павел Иванович, в деле подполковника Гримма вы оказали Отечеству большую услугу, участвуя в разоблачении опасного германского шпиона. И гибель Ясновской, и ваше тяжелое ранение, и последующая отставка, – это все плата за успех, плата дорогая, но неизбежная. Все эти годы мы ведем тайную войну с германской и австрийской агентурой, однако контрразведке всегда не хватает людей толковых, хладнокровных и честных. Причем сейчас – как никогда. Если бы вы знали, с какой неприятной публикой иной раз приходится иметь дело… Тем более для наших кадровых сотрудников важны личная порядочность, мужество, ну и конечно – интеллект выше среднего. И всеми этими качествами вы обладаете. Одним словом, если здоровье ваше восстановилось, я хочу предложить вам вернуться на военную службу на должность офицера контрразведки.

Первым желанием Калугина при этих словах было вежливо отказаться и поскорее покинуть и этот кабинет, и это здание, и Петербург. Слишком много жестокого и страшного было в его прошлом, когда выпускник Михайловского артиллерийского училища волею судеб оказался в центре схватки разведорганов германского и российского Генеральных штабов. Но и нынешняя размеренная и спокойная жизнь в последнее время стала казаться Калугину слишком скучной и пресной. Годы шли, он все более превращался в обывателя, а для дворянина и потомственного военного это был не лучший способ существования.