Александр Ушаков - Великие тайны русского престола

– Вы бы, братья мои, князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своем слове, на чем мы крест целовали, – говорил умирающий братьям.

Боярам он счел нужным напомнить о происхождении своем от Владимира киевского и что он и сын его – прирожденные государи.

Для утверждения завещания он пригласил в качестве душеприказчиков своего младшего брата – удельного князя Андрея Старицкого, трех бояр (самого авторитетного из руководителей Боярской думы князя В. Шуйского, ближнего советника М. Юрьева и М. Воронцова) и других советников, не имевших высших думных чинов.

В нарушение традиции великий князь решил ввести в опекунский совет Михаила Глинского, который был чужеземцем в глазах природной русской знати и из двадцати лет, прожитых в России, тринадцать провел в тюрьме как государственный преступник.

Решительность, опыт и энергия Глинского позволяли Василию III надеяться, что он оградит безопасность родной племянницы Елены Глинской. Убеждая советников, Василий III указывал на родство Глинского с великой княгиней, «что ему в родстве по жене его».

Почему Василий позвал «государственного преступника» Глинского? Да только потому, что знал: кто-кто, а этот на самом деле будет стоять до конца, ибо его собственная жизнь зависела от жизни его племянницы.

– Тело свое на раздробление отдай, – сказал Глинскому Василий, – и кровь пролей за сына моего Ивана и за жену мою….

Глинский пообещал и кровь пролить, и тело на раздробление отдать. А вот о чем думал князь в столь трагическую для русского государства минуту, знал только он один. Не думать он не мог, поскольку смерть великого князя открывала перед ним такие широкие горизонты, за которые можно было обещать все, что угодно…

Как это часто случалось в истории, у постели больного шел самый обыкновенный политический торг. Бояре соглашались выполнить волю государя, но настаивали на включении в число опекунов-душеприказчиков своих родственников.

Василий III принял их условия, и Василий Шуйский провел в душеприказчики брата боярина Ивана Шуйского, а Михаил Юрьев – двоюродного дядю боярина Михаила Тучкова.

При этом были еще и те, кто, не входя в опекунский совет, стояли рядом с ним. Среди них выделялся Иван Юрьевич Поджогин по прозвищу Шигона.

Этот ловкий и умный человек по худородству не мог претендовать на высокий думный чин, и, тем не менее, стал одним из самых близких Василию людей.

Впрочем, чего удивительного! Шигона занимался устройством тех самых деликатных дел, о которых было не принято говорить вслух. Поговаривали, будто и прозвище свое этот мастер тайных дел получил за то, что любил жечь пытаемых. Чтобы разговорчивее были. Он часто «работал» по поручению государя с посланниками иностранных владык.

Василий верил этому человеку как себе, и не случайно именно ему было доверено «целовать крест» пред послами за отсутствующего боярина Г. Ф. Давыдова, который ведал внешними сношениями.

Вводя подобных людей в круг своих душеприказчиков, Василий III надеялся с их помощью оградить трон от покушений со стороны могущественной удельно-княжеской аристократии.

Избранные советники должны были управлять страной и опекать великокняжескую семью в течение двенадцати лет, пока наследник не достигнет совершеннолетия.

В опекунский совет, который должен был управлять страной до совершеннолетия Ивана, вошли князь Андрей Старицкий, Михаил Глинский, братья Василий и Иван Шуйские, М. Ю. Захарьин, Михаил Тучков и Михаил Воронцов.

По замыслу великого князя, созданная им в опекунском совете система противовесов должна была сохранить порядок правления страной доверенными людьми и уменьшить распри в аристократической Боярской думе. Да и сам опекунский совет был, по существу, одной из комиссий Боярской думы.

Назначение Шуйских определялось тем, что добрая половина членов думы представляла коренную суздальскую знать. Из старомосковских родов боярский чин имели трое Морозовых, Воронцов и Юрьев-Захарьин. Но они занимали низшее положение по сравнению с княжеской знатью.

Опекунский совет был составлен из авторитетных бояр, представлявших наиболее могущественные аристократические семьи России. Есть и еще один весьма веский аргумент в пользу опекунского совета: совет из узкого круга особенно приближенных к великому князю бояр существовал всегда. И не случайно современники упрекали Василия в том, что он «решает все дела с несколькими ближайшими советниками без совета с Боярской думой».

На последнее прощание Василий пригласил к себе князей Дмитрия Бельского с братьями, князей Шуйских с Горбатыми и «всех бояр».

Терзаемый предсмертными муками, Василий Иванович знал, что наибольшую опасность для наследника представляют его братья.

Еще бы ему не знать! Отношения между ними оставались напряженными почти все время правления Василия, и князь Юрий четверть века ждал своего часа, рассчитывая на то, что Василий умрет бездетным и московский престол достанется ему. Будучи опытным политиком, он слишком хорошо знал, чего стоят сейчас данные ему обещания, и все же просил:

– Вы, братья, – в последний раз обратился великий князь к боярам, – стойте крепко, чтоб мой сын правил государством государь и чтобы была в земле правда. Слушайте князя Михаила! Пусть он человек к нам приезжий, но вы должны держать его за здешняго уроженца, ибо он мне прямой слуга…

«Братья» обещали и хоть как-то успокоили умиравшего великого князя. Отпустив бояр, Василий III оставил у себя Михаила Юрьева-Захарьина и Ивана Шигону и Михаила Глинского. Им он и отдал последние распоряжения, касавшиеся его семейных дел и «великой княгини Елены».

3 декабря 1533 года игумен Троицкий Иоасаф стоял у кровати умирающего великого князя. Неожиданно для священника тот открыл глаза и сказал:

– Отче! Молись за государство, за моего сына и за бедную мать его! У вас я крестил Иоанна, отдал Угоднику Сергию, клал на гроб Святого, поручил вам особенно! Молитесь о младенце государе!

Собрав последние силы, великий князь позвал думных бояр: Шуйских, Воронцова, Тучкова, Глинского, Шигону, Головина и дьяков.

Держась на одной силе воли, он проговорил с ним целых четыре часа о новом правлении и о сношениях бояр с великою княгинею во всех важных делах. И слушавшие его люди с изумлением отмечали удивительную твердость, хладнокровие и заботливость великого князя о судьбе оставляемой им державы.

В восьмом часу к нему пришли братья и стали уговаривать его поесть. Василий покачал головой.

– Смерть предо мною, – сказал он, – хочу благословить сына и проститься с женой… Впрочем, нет, не надо! Им будет тяжело видеть меня… такого…

Однако братья и бояре уговорили его попрощаться с Еленой и Иваном, и князь Андрей и Михаил Глинский пошли за ними. Государь возложил на себя крест Св. Петра Митрополита и хотел прежде видеть сына.