Розина Нежинская - Саломея. Образ роковой женщины, которой не было

Зачинщицей казни Иоанна в библейских рассказах представлена Иродиада, поскольку, согласно евангелистам, Иоанн порицал ее за вступление в брак с Антипой при живом сводном брате Антипы Филиппе, замужем за которым она, как считается, была прежде. По еврейским законам подобный брак был недопустим, в то время как в случае вдовства он поощрялся и признавался законным. Женщина не могла уйти от мужа и развестись с ним, тогда как все это позволялось мужу.

Но по древнеримским законам развод был разрешен и запрета на вступление в брак с братом бывшего мужа не существовало. Более того, римское право позволяло женщине уйти от мужа и подать на развод, что в еврейской традиции было немыслимо. Однако при учете эллинизации семейства Ирода ни развод, ни повторный брак не составляли правовой или моральной проблемы, даже если брак Антипы и Иродиады мог быть политически рискованным. Хонер пишет:

…В Иоанновом осуждении брака Антипы и Иродиады, как оно описано в Евангелиях, могло быть больше политической подоплеки, чем можно предполагать. На это нужно смотреть с двух точек зрения. Во-первых, с точки зрения последователей Иоанна: он призывал людей раскаяться и покреститься, поскольку Царство Божие было близко. <���…> Но также он резко осуждал их правителя за нарушение заповедей Бога. Это осуждение значимо, поскольку в разгар ожидания мессии законы Божьи обостряются и верующие куда менее терпимы к оспаривающим закон.

Антипа должен был прекрасно знать, что религиозный фанатизм намного опаснее политического энтузиазма. Таким образом, с точки зрения последователей Иоанна, Ирод осквернил не только человеческий, но и Божий закон, и это было недопустимо [20].

Кроме того, как объясняет Иосиф, брак Иродиады и Антипы был причиной войны с набатейской царской семьей, к которой принадлежала первая жена Антипы, дочь царя Ареты. Сама идея брака между Иродиадой и Антипой, а затем и его развод с дочерью Ареты были восприняты всей набатейской царской семьей как оскорбление, которое, по их мнению, не могло оставаться безнаказанным. Спустя несколько лет после свадьбы Иродиады и Антипы началась война между Аретой и Антипой. Антипа ее почти проиграл и был бы изгнан, если бы не вмешательство римлян, защитивших от войска Ареты земли Антипы. Как отмечает Хонер, «ввиду политической ситуации осуждение Иоанна „было не просто досадным, оно было политически взрывоопасным“» [21]. И далее:

Вполне возможно, что Антипа внимательно следил за деятельностью Крестителя. Когда Иоанн осудил брак Антипы и Иродиады, это могло быть «последней каплей, переполнившей чашу». По крайней мере, это объясняло слова Антипы, сказавшего, что тот может начать мятеж. Иоанн в достаточной степени овладел умами людей, чтобы быть замеченным как Антипой, так и религиозными лидерами. Лучше было уничтожить это в зародыше, чем дожидаться, пока станет поздно. С точки зрения Антипы, это движение могло привести к серьезным последствиям [22].

Итак, наш анализ политического и психологического контекстов казни Иоанна позволяет признать правдоподобным, что Ирод мог отдать приказ убить Иоанна. Существует общепринятая историческая точка зрения на тот факт, что Иродиада имела амбициозные цели относительно своего нового мужа Ирода Антипы. Задействование в этой схеме юной дочери Иродиады с целью «распылить» вину в смерти Иоанна возможно, хотя и маловероятно. Отсутствие упоминания о Саломее в рассказе Иосифа, невозможность исполнения танца девушкой, к тому же принцессой, перед собравшимися и, как мы увидим ниже, долгая память о столь древней истории, а также использование этого факта для «украшения» евангельского повествования – все это ставит под большое сомнение библейские рассказы о причастности Саломеи к казни Иоанна.

Пожалуй, неудивительно, что Евангелия содержат так много неточностей. Некоторые ученые полагают, что Евангелия представляют собой примеры древнего романа, написанного для определенной аудитории с конкретной целью. Эти писания должны были иллюстрировать утешение, исходящее от Бога, который, в отличие от языческих божеств, давал возможность личных отношений. Для отдельного греко-римского простолюдина это освобождение от одиночества должно было быть особенно привлекательным. Такие библеисты, как Толберт и Хэгг, полагали, что специфика повествования Евангелий укоренена в современном авторам жанре античного популярного романа, призванного удовлетворять психологические потребности населения в меняющемся греко-римском мире. Эти древние романы определяются как «литература, созданная таким образом, чтобы быть доступной широким слоям общества, как грамотным, так и неграмотным» [23]. Чтобы вызвать отклик у этих широких слоев населения, популярная литература обычно обращалась к интересующим их вопросам. В I веке н. э. население Римской империи характеризовалось подвижностью, в какой-то степени оборачивающейся беззащитностью и, следовательно, желанием стабильности. В этих бесконечно изменчивых новых обстоятельствах большая роль отводилась риторическим навыкам, особенно способности убеждать, необходимой для выживания. Таких вопросов и должна была касаться литература того периода [24].

Древние романы часто представляли собой соединение историографии и драматического сюжета. В структурном плане они отвечали определенным установившимся правилам. Вот как описывает их основные признаки Толберт:

(1) [Романы были] наполнены предвосхищениями, повторами и обобщениями сказанного, так чтобы аудитория не пребывала в неопределенности относительно того, что случится дальше. (2) Персонажи в романах оформлены как «типы», иллюстрирующие понятия или этические принципы, а не как реалистичные фигуры, каковые встречаются в современных сочинениях. (3) Романы кончаются подробными сценами узнавания, в которых открывается сущностная природа всех персонажей и устанавливаются все важные лица и события [25].

Хотя Евангелия – это и не древние романы, они все же имеют структурные сходства с ними. Толберт пишет:

Евангелия с характерными для них соединением историографической формы и драматического действия; синтезом ранних жанров, таких как биография, собрание мудростей, ареталогия и апокалипсис; стилистическими техниками: эпизодичным сюжетом, минимальным вступлением, центральным поворотным моментом и финальной сценой узнавания, а главное – весьма шаблонным, повторяющимся и схематичным изложением, – обнаруживают разительные стилистические сходства с популярным древнегреческим романом [26].

Толберт утверждает, что каждое из Евангелий – «осознанно сочиненное повествование, вымысел, имеющий своим истоком литературное воображение, а не фотографическое воспоминание [27]. Как замечает Хаим Коэн,