Виталий Гладкий - Всадник Сломанное Копье

Толпа, в которой смешались люди разных племен и народов, не проходила в ворота, а вваливалась, словно ее кто-то подгонял. Желтолицые венгры с выпуклыми глазами, оборванные сильно загорелые болгары в бараньих шапках, бледные славяне с резкими очертаниями грустных лиц шли за нагруженными повозками, которые тащили серые быки. Эллины, македоняне, албанцы, сицилийцы, капподокийцы, исаврийцы, фригийцы, киприоты, родосцы, критяне шли пешком, ехали верхом, сидели в повозках, искусно сработанных из плетеного тростника, резного дерева, тисненой кожи, которая была обита по краям железными полосками и звенела бронзовыми бубенцами.

За воротами внутри города поначалу тянулись низкие, плохо оштукатуренные дома с крохотными оконцами, вырезанными в серых и розовых стенах. За ними устремлялись к небу высокие двух и трехэтажные виллы с мраморными фигурами, колоннами, витражными стеклами и открытыми прямыми лестницами, окаймленными золочеными перилами. Затем появлялись зубчатые стены монастырей, пышно отороченные зеленью обширных садов, дорожки которых были выложены черным или красным мрамором.

Дальше шли богатые храмы, часовни, молельни, укрывшиеся в глубине переулков. Раздавались резкие звоны симандр [14] Симандр, било, клепало – ударный сигнальный инструмент из дерева, камня или металла, используемый в христианской традиции наряду с колоколом для созыва на богослужение, а также (в монастырях) – на трапезу. В Византии XII и нач. XIII в. продолжали использовать симандры, несмотря на появление колоколов. , призывавшие православных к обедне, и неслышной поступью скользили в храмах молящиеся, подходя к большим иконам, освещенным гладкими восковыми свечами.

Но вот появилась и белая Триумфальная дорога – Аллея Побед, которая пересекала весь город; она тянулась от Золотых Врат до Форума Августа. Дорога вилась между дворцов, бань, площадей, колонн, арок, посеребренных или позолоченных, сверкавших неясными очертаниями в сиянии дня, утопавших в блестящей мгле.

Окаймленная домами бедняков, скудость которых не скрашивалась соседством нескольких богатых домов с оплетенными вьющимися растениями террасами, через город протекала небольшая река Ликос, впадавшая в бухту Элевтерия. Она ужом вилась среди ив, тополей и платанов, густо зеленевших по ее берегам и долине, на склонах которой тянулись пустыри, где пестрели дикие растения: горделивые сине-красные мальвы, едкая крапива с зубчатыми листьями, голубые воловики, покрытый бледно-розовыми цветами шиповник, бузина, пышные чащи кустов, в которых таились шустрые ящерицы.

Когда случалось свободное время, Василько часто приходил сюда, чтобы насладиться покоем и умиротворенностью. Он падал ничком в траву и с детским любопытством долго наблюдал за плывущими по небу облаками. Василько был уверен, что на облаках сидят ангелы, которые охраняют небесные чертоги Всевышнего.

Он мысленно просил белые тучки передать привет своим родным краям, ведь ими управлял своевольный ветер, поэтому они обязательно окажутся над Русью, где прольются животворящим дождем. Несколько дождевых капелек принесут на родную землю его послание, которое напоит молодой дубок. И будет листва дуба нашептывать заветные слова Василько. Несмотря на то, что его окрестили при поступлении в Варангу, Василько все еще почитал древних богов, которые таились в каждой былинке, в каждом деревце…

Тяжело вздохнув, Василько окинул тоскливым взглядом Золотые Врата и поплелся обратно. В этот момент ему почему-то вспомнились пасхальные торжества двухгодичной давности, когда император отметил его заслуги и наградил великолепным панцирем с золотой инкрустацией и кошельком золотых монет.

Пасхальная неделя в Константинополе обычно заканчивалась конскими бегами, на которые с самого утра устремлялись почти все жители столицы. Из широких и узких улиц, змеившихся по семи холмам, в одеждах из ярких тканей, украшенных узорами из накладного золота и серебра, стекались к Ипподрому византийцы.

Тянулись вереницы роскошных экипажей, высекали искры подковы множества лошадей, покрытых богато расшитыми попонами, по краям которых бренчали и звенели бронзовые колокольчики, громыхали по гранитным плитам, которыми были вымощены центральные улицы, пышные квадриги богачей и колесницы кочевников, покрытые пылью дальних дорог.

Вышагивали когорты трубачей, военачальники и гвардейцы Варанги, за ними следовали барабанщики, трубачи и арфисты со своими громадными арфами, покоившимися на их мощных грудях. Шли и другие музыканты – сыны варварских племен, пришедшие повеселиться без малейшей заботы о том, каковы будут последствия праздника. Они несли ливийские бубны, славянские гусли и гудки, восточные караманджи и зурны, тимпаны из железа и бронзы.

За ними неспешно двигались вереницей черные монахи в скуфьях, длинноволосые пастыри, божественное пение которых и необычное, в нос провозглашаемое «аллилуйя», звучало под скрещенными хоругвями, покачивающимися на древках, окрашенных фиолетовой краской. Толпа шла в полном в беспорядке – густая, стремительная, оживленная, жестикулирующая. Везде мелькали разноцветные человеческие лики, начиная с очень светлого руса и рыжего варяга и кончая черной головой эфиопа.

Стены Ипподрома с окаймляющей его круглой галереей, по которой бродили в томительном ожидании любопытные, возвышались как скала. Люди имели вид подлинных пигмеев перед величественными бронзовыми статуями, которые стояли на разделительном барьере – спине.

Изваяния изображали не только знаменитых лошадей и возниц, но и различные мифологические сцены, в том числе и божественного Геракла, борющегося со львом. Ипподром имел вытянутую подковообразную форму. Трибуна императора, – кафизма – крышу которой венчала медная позолоченная статуя басилевса на квадриге, находилась в центре восточной стороны арены.

Во время скачек делались ставки и проигрывались большие суммы денег. При этом город делился на соперничающие партии, которые болели на скачках за свои команды. Синие назывались «венетами», зеленые – «прасинами», красные – «русиями» и белые – «левками». Две последние команды не пользовались популярностью, и их почитатели постепенно начали переходить в стан сторонников синих и зеленых.

Кафизма была окаймлена красными и фиолетовыми, золотом шитыми занавесями; по бокам от нее располагались две трибуны пониже, но повместительней – для придворных. У подножья кафизмы стояла охрана, сдерживавшая толпу. Стражи – гвардейцы этерии – были неподвижны, лишь изредка едва заметно хмурили брови, когда, повинуясь порывам ветра, с резкими хлопками трепетали императорские знамена, которые держали их стоявшие рядом товарищи.