Джон Мастерс - Ночные гоцы

Родни отпустил поводья и вздохнул. Конь перешел на шаг. Кучка людей, заслоняя собой Хребет, теснилась около дерева, под которым жил святой. К одной из веток была привязана кобыла. Он узнал ее и снова вздохнул: Кэролайн Лэнгфорд заставила свою лошадку проделать длинный путь. Остановив Бумеранга, он принялся всматриваться поверх голов толпы. Труды дня были завершены, труды года — тоже, и он вовсе не торопился домой, в свое бунгало. Почему бы и не поглазеть, что происходит…

На промытом только что прошедшим дождем небе сияло послеполуденное солнце. Мужчины зевали и потягивались. Смуглые ребятишки голышом шлепали по лужам. К реке плавно спускались женщины, придерживая свертки белья на головах. Вокруг ствола священного дерева пипал было сделано земляное возвышение, кое-как облицованное камнем, на котором и восседал святой. Мисс Лэнгфорд, взобравшись на край, рассматривала его в упор. Молодая, невысокая женщина была одета в строгий серый костюм, подчеркивающий ее хрупкость. На маленькой головке торчала жесткая черная шляпка. Тонкая рука с запястьем таким узким, что казалось, вот-вот переломится, сжимала хлыст. Девушка не сводила глаз с гуру. Родни заметил, что от напряжения у нее на лбу, как всегда, проступила глубокая складка. Вокруг переливались все цвета радуги, и только она оставалась по-английски холодной. В толпе он увидел несколько сипаев из своего полка — Тринадцатый стрелковый, Бенгальская туземная пехота. Он терпеливо ждал.

Святой сидел лицом к северу, совершенно прямо, скрестив под собой ноги и вяло свесив руки вдоль тела. На нем не было ничего, кроме грязной набедренной повязки, едва прикрывавшей бедра. С реки задувал свежий ветер и на коже святого поблескивали капли дождя. Он сосредоточенно дышал. Изможденное, застывшее лицо его жило собственной жизнью. Рассматривавшему его Родни казалось, что взгляд глубоко посаженных, широко распахнутых глаз устремлен в беспредельную даль. Он не замечал окружавшей его буйной зелени и бурой земли, обычных для равнин Центральной Индии. Для него не существовали ни сами равнины, ни далекие города там, на севере. Он искал нечто иное. И не находил. Быть может, в бледном пламени этих глаз отражались ледяные склоны и снежные иглы гималайских бастионов, и пели серебряные трубы в заброшенном монастыре?

Из задумчивости Родни вывел голос — резкий и неожиданно глубокий. Кэролайн Лэнгфорд медленно говорила святому на хинди:

— Люди говорят, что животные тебя понимают. Это так? Как ты это делаешь? Я хочу знать.

Родни приподнял бровь и посмотрел на нее с невольным уважением. Она приходилось кузиной жене одного из офицеров его полка и в Индию приехала погостить. Последние полгода ее не было в Бховани — ее пригласил к себе раджа Кишанпура. [1] И Бховани, и Кишанпур, и Гондвара — выдуманные места действия. По словам автора, Бховани находится между Дели и Агрой, примерно на месте реального Джханси. Следует отличать «туземный город» Бховани от такого же названию, но построенного отдельно английского «военного городка» («cantonment») Бховани, где стояли казармы и жили офицеры. (Действие романа происходит именно в военном городке). Это различие до сих пор можно наблюдать в современном Джханси. Ей пришлось там изрядно потрудиться — ее хинди был на изумление хорош. Жена Родни, Джоанна, прожив в Индии шесть лет, знала двадцать слов, причем глаголы употребляла только в повелительном наклонении.

Мисс Лэнгфорд вскинула голову и заметила выражение его лица. Складка на ее лбу обозначилась еще сильнее. Она бросила:

— Добрый день, капитан Сэвидж.

Сипаи оглянулись и торопливо отдали честь — оба служили в его роте и он хорошо их знал. Он улыбнулся в ответ и еле заметно подмигнул, чтобы показать, что не одобряет неприличной навязчивости мисс-сахибы.

Под шатром ветвей в рассеянном свете мерцало тело святого. Дождевые капли пробили дорожки в покрывавшем его слое пепла и грязи: кое-где золотилась смуглая кожа, а кое-где отливали серебром пораженные проказой места. Лоб и руки блестели, как у статуи. Толпа молча ждала. Когда придет время, святой ответит, если захочет, и когда он ответит, белая женщина может пожалеть, что он не промолчал.

Молчаливое ожидание становилось все тягостнее. Родни хмуро рассматривал профиль девушки, на котором застыло выражение непреклонной решимости. Она выбрала самого непредсказуемого человека, чтобы изводить своими вопросами. На другом конце города жил йог. Он был погружен в медитацию и не нарушил бы своего молчания ради белой женщины — он не отвечал никому. Через Хребет постоянно бродили факиры, большей частью шарлатаны, голые и дерзкие. Они выпросили бы у нее рупию-другую и издевательски благословили взамен. Но этот старый прокаженный звался Серебряный гуру из Бховани. И на свой лад он был настоящим гуру — мудрецом и учителем. Он мог объяснить ей то, что знал, а мог осыпать двусмысленными похвалами и пригрозить вечным проклятием. С годами его нрав портился. И горожане, и сипаи относились к нему с опаской и гордо показывали приезжим как местную достопримечательность. Он пользовался широкой известностью и огромным влиянием среди индусов, во что бы они ни веровали. На восток до самой Патны и на север до Мирута все знали Серебряного гуру из Бховани. Родни отвел глаза от толпы. От ветхих, сложенных из кирпича и земли, городских стен к солнцу поднимался пар. На пологих речных берегах пестрели ярко одетые женщины, рылись в отбросах бродячие собаки, всплескивала рыба в реке. Родни взглянул на небо. Сквозь ветви проступали силуэты двух коршунов: на высоте в несколько тысяч футов они медленно описывали круги над городом и рекой. Среди трепещущих листьев пипала, нестройно посвистывая «свиш-свиш-свиш», скакала стайка пестрых миниветок. [2] Pericrocotus cinnamomeus — маленькие певчие птички, распространенные в Северной Индии, где происходит действие романа. Оперенье — алое, с переходом в оранжевый. Никаких других птиц он не заметил.

Серебряный гуру поднял руку и устремил взор на мисс Лэнгфорд. Посыпались алые с золотом искры — миниветки сорвались с дерева и улетели. Бумеранг топнул копытом и мотнул мордой. Звякнула уздечка. Кобыла мисс Лэнгфорд покрылась потом, задрожала и подалась назад, натянув поводья.

Хлопая крыльями и хрипло каркая, на край возвышения опустилась ворона. Она склонила набок голову с колючими карими глазками и подскочила поближе. За ней появились еще две, за ними еще три, и еще одна… У Родни мороз пробежал по коже. Он торопливо огляделся. С юго-запада на небе проступали черные точки. Они приближались, увеличивались, обретали очертания — к пипалу стремительно слетались вороны, слетались по четыре и и целыми стаями. Покуда было место, они теснились на возвышении рядом с Серебряным гуру, потом стали налезать друг на друга прямо у ног столпившихся людей. Они хлопали крыльями, молча разевали клювы, и глаза их горели омерзительной преданностью. Родни вдруг осознал — достаточно знака, и он, задыхаясь, будет отбиваться от отвратительных крыльев, и грязные клювы будут метить в его глаза. Под деревом завоняло падалью. Гуру хрипло рассмеялся и воздел отливающие серебром руки над воронами: