Мадлен Миллер - Песнь Ахилла

Хирон обещал нам, что выпадет снег, и снег выпал. Мы лежали под летящими с неба снежинками и дули на них, растапливая снег дыханием. У нас не было ни обуви, ни теплой одежды, одни шкуры, которые нам дал Хирон, и нам было хорошо в теплой пещере. Даже Хирон, и тот нацепил косматую рубаху, сшитую, по его словам, из медвежьей шкуры.

Мы отсчитывали дни от первого снегопада метинами на камне.

– Как дойдете до пятидесяти, – сказал Хирон, – затрещит лед на реке.

Утром пятидесятого дня мы услышали странный звук, будто где-то упало дерево. По замерзшей воде – почти от берега до берега – побежала трещина.

– Теперь весна не за горами, – сказал Хирон.

Вскоре снова начала расти трава, из своих укрытий повылезали поджарые, тощие, как веточки, белки. А вслед за ними и мы стали завтракать на свежевымытом весеннем воздухе. И однажды таким вот утром Ахилл попросил Хирона научить нас сражаться.

Не знаю, почему это пришло ему в голову. То ли потому, что он за зиму засиделся в пещере, то ли потому, что неделей раньше приходила его мать. А может, дело было вообще в чем-то другом.

Ты научишь нас сражаться?

Помедлив – всего какой-то миг, я даже подумал было, что мне это померещилось, – Хирон ответил:

– Научу, если желаешь.

Днем он отвел нас на другую поляну, выше в горах. В углу пещеры нашлись два копейных древка и два затупленных меча. Он попросил нас показать ему свои умения. Я медленно выполнил все приемы, которым обучился во Фтии: защиту, удары, движения ногами. Краем глаза я видел, как рядом, сливаясь в сплошное пятно, мелькают руки и ноги Ахилла. Хирон, держа в руках окованный бронзой посох, то и дело вклинивался в наши движения, замахивался, проверяя нашу реакцию.

Казалось, этому не будет конца, от бесконечных выпадов и ударов мечом у меня ныли руки. Но вот Хирон велел нам остановиться. Мы с жадностью приложились к бурдюкам с водой и повалились на землю. Я дышал тяжело, Ахилл – по-прежнему ровно.

Хирон молча возвышался над нами.

– Ну, что скажешь? – нетерпеливо спросил Ахилл, и я вспомнил, что до Хирона лишь три человека видели, как он сражается.

Не знаю, какого ответа я ждал от кентавра. Но уж точно не такого.

– Мне нечему тебя учить. Ты знаешь все, что знал Геракл, – и даже более того. Сильнее тебя воина нет и не было – ни сейчас, ни прежде.

На щеках у Ахилла вспыхнули пятна румянца. Был это стыд или радость, я не знал – может, то и другое разом.

– Люди прослышат о твоей силе и захотят, чтобы ты сражался на их войнах. – Хирон помолчал. – И что ты им ответишь?

– Не знаю, – сказал Ахилл.

– Сейчас сгодится и такой ответ. Но не потом, – сказал Хирон.

Наступило молчание, воздух вокруг словно бы сгустился. Я впервые – с тех самых пор, как мы сюда пришли – видел Ахилла таким серьезным и усталым.

– А обо мне что скажешь? – спросил я.

Темные глаза Хирона встретились с моими.

– Ты никогда не прославишь себя в битве. А ты думал услышать что-то другое?

Он сказал это так спокойно, что моя обида почти сразу улеглась.

– Нет, – искренне ответил я.

– Однако умелый воин из тебя еще может выйти. Ну что, хочешь учиться?

Я подумал о том, как потускнели тогда глаза мальчишки, как быстро его кровь напитала землю. Я подумал об Ахилле – величайшем воине нашего времени. Я подумал о Фетиде, которая отняла бы его у меня, будь на то ее воля.

– Нет, – ответил я.

И на этом наши уроки военного дела закончились.

Весна перешла в лето, леса стали теплыми и щедрыми, плодов и дичи было не счесть. Ахиллу исполнилось четырнадцать, и гонцы принесли ему дары от Пелея. Странно было видеть их здесь, в одеждах дворцовых цветов. Они разглядывали меня, Ахилла, а больше всего – Хирона. Сплетни во дворце были на вес золота, когда они вернутся обратно, их встретят с царскими почестями. Когда они ушли, взвалив на плечи пустые короба, я только обрадовался.

Дары оказались ко времени – сменные струны для лиры и новые хитоны, сотканные из тончайшей шерсти. Был среди даров и новый лук, и стрелы с железными наконечниками. Мы пробовали металл на ощупь, острые точки, которыми добудем себе обед.

Другие вещи были не такими нужными – жесткие плащи с золотой нитью, которые выдадут владельца за пятьдесят шагов, усыпанный самоцветами пояс, до того тяжелый, что в обычной жизни его и не наденешь. И еще была там обильно расшитая попона – под стать коню царевича.

– Надеюсь, это не мне, – вскинув бровь, заметил Хирон.

Мы разодрали попону и наделали из нее жгутов, повязок и тряпок для обтирания – такой грубой тканью хорошо было отмывать засохшую кровь и грязь.

В тот вечер мы лежали на траве у входа в пещеру.

– Мы здесь уже почти год, – сказал Ахилл.

Ветерок холодил нашу кожу.

– А кажется – совсем недолго, – ответил я.

Меня клонило в сон, взгляд затерялся где-то в синем крене вечернего неба.

– Скучаешь по дворцу?

Я подумал о дарах его отца и взглядах слуг, о сплетнях, которые они шепотом разнесут по дворцу.

– Нет, – ответил я.

– И я тоже, – сказал он. – Я думал, что буду скучать, но не скучаю.

Шли дни, а за ними месяцы, и так минуло два года.

Была весна, нам было по пятнадцать лет. Зимний лед простоял дольше обычного, и мы радовались, что можно снова выбраться наружу, к солнцу. Мы сбросили хитоны, легкий ветерок покалывал кожу. За всю зиму я ни разу не разделся, было так холодно, что мы снимали с себя шкуры и накидки, только чтобы быстро ополоснуться в углублении в скале, служившем нам купальней. Ахилл потягивался, разминая одеревеневшие от долгого сидения в пещере руки и ноги. Все утро мы плавали и гоняли по лесу дичь. Я ощущал приятную усталость в мышцах, радуясь, что снова могу пользоваться ими в полную силу.

Я глядел на него. Зеркал на горе Пелион не было – одна зыбкая речная гладь, так что себя я мерил по переменам в Ахилле. Руки и ноги у него были по-прежнему худыми, но теперь стало видно, как с каждым его движением перекатываются под кожей мускулы. Черты лица сделались тверже, плечи – шире.

– Ты повзрослел, – сказал я.

Он замер, обернулся ко мне:

– Да?

– Да, – кивнул я. – А я?

– Подойди-ка, – сказал он.

Я встал, подошел к нему. Он оглядел меня.

– Да, – сказал он.

– Как? – хотелось мне знать. – Сильно?

– У тебя лицо изменилось, – сказал он.

– Где?

Он коснулся правой рукой моей челюсти, провел по ней пальцами.

– Вот здесь. У тебя лицо стало шире.

Я вскинул руку, чтобы самому нащупать разницу, но что кость, что кожа – мне все казалось прежним. Он взял мою руку, прижал к ключице.

– И здесь ты тоже стал шире, – сказал он. – И здесь.

Он легонько дотронулся пальцем до нежной выпуклости, которая проступала теперь у меня из горла. Я сглотнул, и от этого движения его палец скользнул вниз.