Евгений Санин - Тайна рубинового креста

– Ты что будешь – курицу или котлету разогреть? – спросила мама.

– Нечего у него спрашивать, – оборвал ее отец. – Пусть приучается есть то, что дают!

И все-таки мама есть мама – положила ему самые лакомые кусочки. Но – и наказание есть наказание – после этого повела себя так, словно его и не было рядом.

– Молоко-то здесь до чего вкусное и дешевое! – наполняя стаканы, восхищалась она.

– Редкое сочетание по нынешним временам! – усмехнулся отец.

– А куры? Разве их можно сравнить с теми, что у нас в магазинах?

– Так ведь деревня!

– А я видел… – начал, было, Стас, но папа сухо сказал:

– Ешь молча!

Тут то ли маме стало наконец жалко сына, или отец понял, что слишком уж строг с ним, но с этой минуты все почему-то стали есть молча.

К счастью, вскоре раздался стук в дверь, и сходившая узнать, в чем дело, мама вернулась со словами:

– Там Ваня!

– Ко мне?! – радостно подскочил Стас.

– Нет, к папе! Садись за стол, Ванечка!

– Некогда мне – мамка к вам послала; беги, говорит, скорей за Сергей Сергеичем!.. – выпалил Ваня.

– Тихону Ивановичу хуже? – поднимаясь, с тревогой спросил отец.

– Нет, бабе Поле!

Сергей Сергеевич торопливыми глотками допил молоко и, уже взявшись за ручку двери, вспомнил о сыне:

– До моего прихода из дома ни шагу!

…Было раннее утро, когда Крисп, сын императорского курьера Марцелла Фортуната, спустился по каменным ступеням красивого, возвышавшегося над всем кварталом дома. Отца вызвали ночью на службу, и он спросил у подметавшего дорожки привратника, не возвращался ли тот из дворца.

– Нет, господин! – низко поклонился двенадцатилетнему мальчику старый раб.

– А где Скавр?

– Господин управляющий пошел торопить поваров с завтраком!

Крисп остался доволен обоими ответами.

Он оглядел сновавших по двору рабов, убедился, что им нет до него никакого дела, и быстрыми шагами пошел по тропинке к видневшемуся в глубине сада деревянному домику. Здесь он толкнул рукой предательски заскрипевшую дверь и, еще раз оглянувшись, нырнул в темный проем.

Внутри царили сырость и мрак. Редкие иглы света, пробивавшиеся сквозь заколоченные окна, не столько освещали, сколько подчеркивали встретившую его темноту.

Бывшая кухня была завалена вещами, хранящими запахи, знакомые с раннего детства. Крисп на ощупь прошел через нее и оказался в комнате. Уверенно ориентируясь, он протиснулся в узкий проход между стеной и грудой отслужившей свой век мебели и оказался в известном только ему с матерью уголке. Сюда они приходили тайком от всех, чтобы помолиться Богу.

Мама…

Хоть и говорит отец Нектарий, что не следует тосковать по ней, а, наоборот, должно радоваться, ибо она теперь – святая… Но все же – как трудно ему без нее!..

Он опустился на колени перед прадедовским грубым столиком с резными ножками. Казалось, еще недавно они обедали за ним всей семьей. Потом отец выстроил новый дом, этот остался заброшен, и столик стал для них с мамой чем-то вроде домашнего алтаря. Он был поставлен так, что на него падали лучи света из расширенных щелей. Как всегда, они вырывали из темноты свиток папируса с молитвами, бережно завернутые в чистую тряпицу кусочки Агнца, которые выдавал в день Господень – воскресенье – отец Нектарий, чтобы можно было причащаться в течение недели, и связанный еще мамой из двух ивовых веточек крест. Мальчик взял его в руки, с благоговением поцеловал и начал молиться:

– Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос!

Как учил отец Нектарий, он просил у Бога здравия и мудрости императору Децию, приобщения к истинной вере отца и спасения всем христианам.

– Отче наш, сущий на небесах… – беззвучно шевелил он губами, не сомневаясь, что Господь слышит его. Напротив, скажи кто ему сейчас, что это не так, и он несказанно бы удивился.

– Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день…

«Нам» – потому что так много было за воротами людей, у которых не было даже кусочка хлеба, не говоря уже о теплой одежде и крове – ни-че-го…

Как ни увлечен был Крисп, слух его уловил приближающиеся шаги, протяжный скрип двери, и…

– Проходи, Скавр, не бойся!

Мальчик весь сжался – это был голос отца.

В ответ на приглашение раздались по-солдатски твердые шаги управляющего.

– Завтра я уезжаю, возможно, надолго… – как-то задумчиво начал отец. – И хочу дать тебе важные указания!

– Слушаю, Марцелл!

– Ты, наверное, удивился, что я даю тебе их не в своем кабинете?

– Да!

– А здесь, куда я запретил входить не только рабам, но и тебе?

– Д-да…

– Дело в том, что этот разговор не должна слышать ни одна живая душа. А сюда не заходит никто, даже я!

– Давно хотел спросить тебя, но не решался… Почему?

– Как бы это тебе объяснить: здесь, в этом доме похоронено мое счастье… Ты человек новый, я взял тебя управляющим уже в свой дворец. Наверняка от рабов ты знаешь, что я был женат, что у меня было трое детей и мы раньше счастливо жили в этой лачуге. Думали, так будет всегда, но боги рассудили иначе. Сначала попал под копыта лошадей выскочивший на улицу старший сын… Не успели мы оплакать горе, как заболела и умерла от горячки наша единственная дочь. Жена была безутешна. А мне некогда было утешать ее – начиналась подготовка 1000-летия Рима. Работать приходилось, как рабу на рудниках… Словом, нашелся другой «утешитель».

Марцелл вложил в последнее слово столько ненависти, что Крисп невольно похолодел.

– После одной, особенно долгой, отлучки я не узнал ее. Она стала совсем другая. Ее перестало волновал все, что раньше было близко и дорого нам. Мы мечтали жить в большом доме, я построил целый дворец. Выбился из простого курьера в императорские! Ей было все равно… Я чувствовал, она что-то скрывает, между нами возникла непреодолимая стена. Если б я знал все сразу… я бы ни за что не отпустил ее погостить к сестре, в Александрию! Но я был тогда в отпуске, мог побыть с Криспом, а она так просила…

Марцелл помолчал, успокаиваясь, и прерывистым голосом продолжал:

– А через месяц мне сообщили, что моя жена после страшных мучений казнена в Александрии как… христианка! Я выяснил и узнал всё… Оказывается, за время моего отсутствия, ее обманом вовлек в свою веру пресвитер Нектарий! Подумать жутко: моя Аврелия вместе с этими безумцами кланялась ослиной голове и приносила в жертву невинных младенцев!

– Прости, Марцелл, – осторожно возразил Скавр. – Я тоже всякое слышал о христианах, но, общаясь с ними на рынке, в лавках, не могу сказать о них ничего худого. Больше того – я предпочитаю иметь дело именно с ними, потому что не помню ни одного случая обмана или жульничества с их стороны. Нет – было. Один раз… Но на следующий же день обвесивший меня зеленщик принес извинения и возместил ущерб вчетверо!