Галия Мавлютова - Смерть-остров

– Попить бы, всё иссушило в горле, – пожаловалась Маруся.

– Нет тут воды, по вечерам приносят, сырую. Хлеб давали один раз. Тут верховоды завелись. Вон они, в том углу.

В сумраке Галина разглядела женщину; красивая, лицо ровное, гладкое, белое. Волосы вьются, чистые. По лицу видно, что Маруся не изголодала. Руки не изнеженные, но не корявые.

– Меня муж ждёт, – заплакала Маруся. – Как он там без меня? Я же беременная! Всех хватают, не смотрят, что у людей документы имеются.

В дальнем углу снова засмеялись. Галина гладила Марусино плечо и думала, когда же всё прояснится, когда разберутся со всеми, кого несправедливо задержали? Ведь в вагоне таких много, а в поезде ещё больше. Галина представила, сколько народу везут железнодорожные составы в разные концы страны, и от этого стало ещё горше. Но в данную минуту именно Маруся вызывала нестерпимую жалость. Галина мучилась от неспособности хоть чем-то помочь несчастной женщине.

– Ничего, ничего, как-нибудь, – шептала она, плача невидимыми слезами, боясь ещё больше огорчить Марусю.

Сумрак в вагоне сгустился, день близился к вечеру. Спёртый воздух понемногу растворялся в вечернем сквозняке. Дверь с грохотом отворилась, и в проёме возникли две фигуры, вырисовываясь зловещими силуэтами на закатном небе. Без лиц и глаз, одни очертания.

– И где тут наша беременная? – спросил один, а второй коротко хихикнул.

– Тут я, тут, – взвизгнула Маруся и подпрыгнула на руках у Галины. – Беременная я! Заберите меня отсюдова!

Маруся резво поползла к проёму. Галина всплеснула руками. Куда она? Пропадёт же! Конвоиры весело гоготали, наблюдая за передвижениями Маруси. Так же весело подхватили её на руки и потащили по насыпи. Маруся задорно смеялась вместе с конвойными. Галина охнула и прижала руки к животу. Погубят безвинную женщину эти люди с винтовками. В дальнем углу тоже засмеялись, словно вторя ушедшим конвойным.

– Щас родит, прям в поле! На всех хватит.

– Это Маруська Беглова, с Буинского тракта. Известная воровка!

– Врёт, как пишет! Да она безграмотная. И мужа у неё сроду не было. Щас как загуляет с конвойными, вся страна услышит.

Шум и хохотки в углу стихли. Галина долго приходила в себя, борясь с нахлынувшими мыслями. Женщина оказалась воровкой. Никакая она не беременная. Значит, её забрали справедливо. В поезде везут всех, и виновных, и безвинных. От ощущения невыносимого ужаса Галине стало плохо, и она потеряла сознание. Очнулась ночью. Поезд не спеша тарахтел по рельсам. Колёса по-прежнему выстукивали монотонную песню. Вдруг состав дёрнулся и остановился. Галина услышала негромкие голоса. Конвоиры вполголоса жаловались кому-то на свою безрадостную жизнь.

– Лишенцев везём. Битком напихали в вагоны. Как селёдки в бочке. Им дышать же нечем. Мрут сотнями за день, чтоб им повылазило!

– А чего мрут-то? – пробасил кто-то из местных: у конвойных другие голоса, более визгливые, видимо, кому-то любопытно стало, куда людей везут, зачем.

– От тесноты. Говорю же, вагон рассчитан на сорок мест. А теперь не знамо сколько осталось. Мы отчитались за план, мол, на каждый вагон по 85, а там уж не наше дело. Велено четыре тысячи перевезти – перевезём! Скажут, десять тысяч, десять перевезём. Наше дело подчинённое. Нам не положено думать. За нас партия и правительство думают.

– Так-то оно так, – согласился басистый, – а куда ж вы мертвяков деваете? Это же целое дело. Труп вынести надо, сдать, кому положено…

Повисло молчание. Галина обеспокоилась. Ушли, что ли? Нет, не ушли.

– На рельсах оставляем, – нехотя признался конвоир, – путейцы после оформят. Они – люди понимающие. Доложат, куда надо, мол, нашли на путях неизвестного, а нам, понимаешь, нельзя нарушать госотчётность. Нам четыре тысячи перевезти надо.

И снова затянулось молчание. Голоса стихли надолго. Галина задыхалась от негодования. Какая несправедливость творится в Советской стране! Если бы знал Гриша, что его жену незаконно забрали среди белого дня и теперь неизвестно куда везут, он бы нашёл на них управу. Ничего, подождите, мой Гриша до Кремля доберётся! В нём такая сила заключена, многим не снилась. Старым большевикам партия и правительство большое доверие оказывает.

– Да как же вы перевезёте четыре тысячи, коли они у вас сотнями дохнут, чем отчитаетесь? – Голоса вновь оживились, но бас изменил тональность. Человек почти кричал, в его голосе слышалось недоуменное возмущение.

– Слышь, ты не ори так, – укорил его конвоир, – командир услышит ненароком. Он чуткий на шум. Мы по дороге навёрстываем.

В вагоне послышался сильный храп. Галина напряглась, боясь, что не услышит окончание диалога. От напряжения зазвенело в висках.

– Чего это навёрстываете, как это? – пробормотал басистый.

– А вот этак, берём и в вагон закидываем!

Послышался хохоток, сопение, возня, глухие удары прикладом. Тупой стук казался бесконечным. «По голове бьют», – догадалась Галина. Заскрежетала дверь, что-то тяжёлое обрушилось на пол, задребезжали рессоры, поезд валко тронулся, и Галина услышала тихий, немного басовитый вой. Конвоиры впихнули в вагон своего чрезмерно любопытного собеседника.

– Лезьте на верхотуру, – прошептала Галина, ощущая ноющую боль в сердце. Она не знала, чем можно было помочь несчастному человеку. Ему же невдомёк, что из вагона нет выхода. Отсюда никого не выводят. Только выносят. Вперёд ногами.

– А-а-а-а-а-а-а, – опомнившись, взвыл мужик, злясь на себя за неосторожные слова, сказанные среди ночи случайным людям. Кто же знал, что они окажутся конвоирами с нечистой совестью.

Поезд ещё не разогнался, как внизу послышался грохот. Галина обхватила голову руками, стараясь не слышать, что происходит внизу, но всё слышала, словно происходящее творилось внутри неё. Снова загремел засов, заскрежетала дверь, послышался детский плач.

– Ты этого-то раздень, а то сбежит бородатый. Штаны с него сними, без штанов он никуда не денется! – Властный голос принадлежал старшему конвоиру Фоме Хомченко. Послышалась возня, ругательства, детский плач стал звонче.

– А девчонку куда?

– Кинь её в угол, там место есть!

Послышался мягкий удар, снова что-то шмякнулось, плач прекратился. Галина открыла глаза и пыталась всмотреться в темноту, но ничего не увидела. Засов лязгнул, голоса стихли. Поезд набирал ход. Галина осторожно спустилась вниз, наступая кому-то на головы. Люди стонали во сне, ругались, матерились, но никто не проснулся. Волна свежего воздуха утонула в духоте вагона. Стало трудно дышать.

– Ты откуда, девочка? – прошептала Галина, нащупывая тонкую детскую руку.

– А-а-а-а-а-а, – на руку Галине полились слёзы.

– Откуда ты? – Звук собственного голоса показался Галине чужим, словно это не она говорила. Осторожно обняв девочку, потащила за собой, стараясь не разбудить спящих. Девочка мычала и плакала, трясясь в лихорадочном ознобе. Галина сначала положила ребёнка, затем сама взобралась по доскам на верхние нары. Чужие незнакомые люди лежали вповалку, кто валетом, кто голова к голове, все шумно дышали, натужно, хрипло, словно не спали, а несли на себе тяжёлый груз.