Олег Пауллер - Псы войны. Противостояние

– Почему так легко захлопнулись челюсти крокодила? – спросил Гай.

– Потому, что он раскрыл их до физиологического предела и затем мышцы-раскрыватели выключились, а мышцы-закрыватели приготовились к действию, – ответил плантатор. – Один легкий толчок – и пасть захлопнулась!

– А что с ним будет потом?

– С кем? Охотник получит пять или десять баксов за представление…

– Нет. С крокодилом?

– Не знаю, – пожал плечами Браун. – Мадам Соваж пошьёт себе сумочку и сапоги. Впрочем, спросите лучше у Чарли…

– Он пьян!

– Да, ну? Мне так не кажется…

После «охоты» гости вернулись в зону, где их ждал обед. За столом было много разговоров, намёков, полунамёков. Гуль никак не мог врубиться, что от него все хотят. За ужином стало многое понятно: все разговоры так или иначе вертелись вокруг Зангаро, страной которая в силу своей бедности казалась этим хищникам беззащитной добычей. После успешных переговоров по реституции британской собственности, все присутствующие вдруг посчитали Адриана весьма влиятельной персоной и, что удивительно, Гарри Блейк их не разубеждал в этом. Соваж и её приятели захотели выступить под британским флагом и получить бонусы для своей торговой сети, шелловцы желали добыть концессию на континентальный шельф, Мажаи интересовался катом. Не был исключением Фредерик Браун, который консультировался с Гулем о переводе части своих активов из Луанды в Кларенс.

– Португальцы после смерти доктора Салазара уже не те, – пояснил он. – Через два, три, может пять или десять лет они уйдут из колоний. Мне надо заранее побеспокоится о своих капиталах.

– Вы совершенно правы, мистер Браун. О капиталах надо заботиться, – беззаботно ответил Адриан.

– Я это без Вас знаю, молодой человек, – нахмурился Фредерик. – Я о португальцах…

– Пока страна входит в Североатлантический альянс, Вам не о чем беспокоится, сэр, – с апломбом заявил дипломат. – Красные туда не придут. Скорее там будет кенийский или заирский вариант…

– Не знаю, не знаю, – процедил Браун. – Что-то мне в это не верится. Вы играете в покер?

– ?

– Мы с нефтяниками решили составить партию. Присоединитесь к нам после ужина?

– Увы, мой дорогой друг. Меня пригласили на туземные танцы…

– А! Это кривляние! Цивилизованному европейцу на них нечего делать. Хотя Вам, это в новинку, не правда ли?

– Я кое-что видел на Занзибаре…

– Э! Это не то. Здесь они более дикие и без наших комплексов. Так что идите, в первый раз Вам это понравиться…

После того, как ужин завершился гостей, отвели к вытоптанной босыми ногами площадке. При свете полной луны она блестела: позади нее расположились хор и оркестр, оснащённый примитивными инструментами. Вокруг теснились пальмы, среди них просматривались звёзды. Вокруг горели факелы. Каждому из гостей принесли по охапке мягкой зелени, расположив их прямо напротив оркестра.

– Теперь Вы увидите, господа, уголок настоящего старинной Гвиании, – важно произнесла мадам Маджаи. Танцоры, хористы и музыканты в полумраке казались нагими. Впрочем, так оно и было на самом деле. Гулю сначала показалось, что хозяйка и её сопровождающие тоже обнажены, но затем он увидел на них чёрные трико. Сначала было много шумного озорства, возни. Но затем начались танцы всерьез. Гулю они очень понравились: тихий рокот оркестр, приглушенная мелодия хора, мерцающий свет факелов, расставленных вокруг площадки…

– Ну как Вам наши танцы, Адриан? – спросил его Маджаи.

– Это был удивительный рисунок, Джим. Он похож на те, что оставили мои предки на стенах своих пещер: зарисовки с натуры, поражающие изумительной точностью и вместе с тем глубиной художественного преображения…

– Негритянские пляски нельзя смотреть людям, лишенным воображения. Если культурный человек видит на сцене театра не жизнь, а игру размалеванных артистов среди картонных и холщовых кулис, то и в наших танцах он увидит только кривлянье. Если очам зрителя дано увидеть мир именно так, то ему не стоит войти на эту поляну, лечь на душистые листья и широко открыть глаза. Поэтому ребята из «Шелла», оба Брауна и Блейк остались у себя в бунгало…

– Надо быть немного ребенком и видеть не то, что есть, а то, что можно угадать за условными знаками, – поддержал Маджаи подполковник Гомаду, весь одетый в чёрное. – Я, Вы вступаете в мир фантазии, когда узенькая ленточка красной материи, привязанной к бедрам и волочащаяся сзади по земле, – огненный хвост злого бога, а полоски белой глины на коже – скелет! Если очам зрителя дано увидеть мир именно так, то ему стоит войти на поляну, лечь на душистые листья и широко открыть глаза.

– Нам сегодня представят ещё две хореографические композиции, – бодро сообщила мадам Маджаи.

Минут через пять началось таинство, древнее и волнующее. На площадку вышли две женщины, лет сорока и пятнадцати. Если судить по их светло-шоколадной коже это были жительницы гилеев.

– Это магический танец жертвоприношения богине судьбы, – шёпотом пояснил Гомаду и глупо захихикал. – Мне он больше нравится.

Оркестр и хор совместно вели нервную, вздрагивающую мелодию, то умирающую, то рождающуюся вновь. Статная высокая женщина остановилась в центре площади и пристально смотрела на п девушку, которая Она описывала вокруг нее широкие круги – смешной танец резвящегося зайчика, не ведающего об опасности.

– Это жрица и посвящаемая, палач и жертва, – вновь шепнул на ухо Гулю Гомаду. Его дыхание было горячим, а запах – противным. Гуль поморщился и немного отодвинулся от отставного полковника. Девушка по-детски скакала и хлопала лапками, не понимая, что ей грозит опасность. Женщина-удав плавно извивалась на месте. Это был танец силы, власти без жалости и сомнения: её голова и правое плечо были вскинуты, стройное покачивающееся тело, готовое к молниеносному прыжку, из-под полуопущенных ресниц за жертвой следят безмерно холодные, жестокие и спокойные глаза, и только язычок быстро-быстро бегает между её длинными белыми зубами!

– Тр-р-рах! – вдруг взорвался оркестр.

– Ваахах! Уааа! – вторил ему хор. Это был стон страха и отвращения. Девушка вздрогнула и стала озираться: зайчик заметил удава. Медленно-медленно женщина поднимает руку и пальцем указывает девушке место у своих ног. Оркестр и хор начали надрывно плакать: с каждой секундой всё сильнее и громче. Девушка упиралась, она руками отталкивала прочь страшную угрозу, она отказываясь подойти ближе. Но неотвратимо, неумолимо, с беспредельной холодной жестокостью поднимается властная рука.

– Тр-р-р-р-ах! – низко и повелительно прозвучали оркестр.

– Ваахах! Уааа! – вторил ему хор: страшный палец опять указывает девушке роковое место. Зайчик, не отводя зачарованных глаз, подступает на шаг ближе и снова танцует, но уже по-другому, более близкому кругу. После полудюжины шагов мелодия изменилась. Это уже не испуг и отвращение, теперь это мольба: девушка то просит о пощаде и трепещет в приступе страха, то пытается вызвать жалость к себе слезами и заламыванием рук, то хочет купить отпущение предложением себя, своей молодой красоты: она берет в руки свои маленькие груди и тянет их к палачу с немым воплем «возьми!», но беспощадная рука поднимается опять, низкое и властное «нет!», и страшное движение пальца. Через несколько шагов мелодия снова меняется: теперь девушка издаёт крик отчаяния. Зайчик бьется всем телом: только оторваться от взгляда, только порвать роковую связь, порвать – и сбежать! Ведь лес рядом: там – свобода и жизнь! Но рука поднимается и вдруг хватает за волосы свою жертву!