Владимир Бабенко - Тень в тени трона. Графиня

Сделав небольшую паузу и давая возможность губернатору осознать полученную информацию, Герд счел уместным заметить:

– Портрет, лежащий перед вами, – это копия с картины из личной галереи епископа – настоятеля монастыря Сантес Креус, там же находится и оригинал.

– И когда был написан портрет?

– Примерно двести лет назад, где-то в 1530 году, может чуть позже, но ненамного.

– Герд, ты хочешь сказать, что уважаемому примасу больше двухсот лет?

– Трехсот лет, – поправил дядю племянник.

– Он что, трехжильный?

– Полагаю, что да, – не приняв шутки, твердо заявил Герд. – Более того, я уверен, что он сейчас живет свою последнюю жизнь и ему вскоре придется умереть, при этом передав свои способности кому-то другому.

– Кому? – по произнесенной реплике Герд почувствовал, что плотина неверия прорвана – ему уже верят, и верят безоговорочно.

– Я думаю, что своему сыну – Аларду Ведеру. У меня есть материалы, косвенно подтверждающие это: они постоянно поддерживают связь, думаю, что Алард знает о способностях отца и готовится их принять. И если это произойдет, то к нему в ближайшие лет триста подобраться будет невозможно.

– Извини, Герд, но я думаю, что твоя репутация на острове для тебя не является секретом…

– Вы хотите спросить меня, почему «палач» не уничтожил эту троицу? – взгляд указывал на портреты, лежащие на столе.

– Согласись, у тебя было множество возможностей устроить переселение в лучший мир и Аларду, и его матери с дедушкой в придачу. О кардинале я молчу – это сложно, но, в принципе, это тоже возможно. И еще я что-то не могу взять в толк. Как человек умудрился прожить столько лет и ни у кого не возникло вопросов о причине его поразительного долголетия?

– Если бы я тронул любого из них, то кардинал раскатал бы меня и вас в блин, нашел бы везде и не успокоился, пока лично не полюбовался бы на наши бренные тела. Он – стержень, на котором держится вся конструкция, а за ним стоит вся католическая церковь и не только.

– Что ты имеешь в виду? – голос губернатора изменился, в глазах появился страх и беспокойство.

– Я потерял троих своих людей. Лучших людей. Они только попытались подойти к разгадке долголетия кардинала. Двоих уничтожили сразу, а третьему поломали все, что можно было поломать, и вежливо так попросили передать: «Если кто-то еще захочет что-то узнать, то его ждет примерно то же или даже хуже».

– Люди кардинала?

– Нет, кардинал даже не знал об этом. Другие. За доном Хуаном стоит группа или организация, а может секта – я не знаю, но они на самом ВЕРХУ. И монархи, президенты, да и сам Папа Римский тут ни при чем, ЭТИ – выше, за ними власть и сила, деньги для них никакой роли не играют – так, мусор под ногами. На земле они всесильны.

– А на небе? – вопрос был неуместен, и Габриэль задал его явно из-за отчаяния. Однако Герд счел вопрос уместным и ответил на него, правда, не без иронии в голосе:

– Вот туда бы я их всех и переселил – будь на то моя воля, а лучше значительно ниже, где вонь, смрад и смолу варят.

– Остается море, – пробормотал губернатор, не особенно вдумываясь в свои слова.

– Его будет охранять эскадра военных кораблей. Они встретят «Санта Терезу» на рейде Сан-Хуана в Пуэрто-Рико.

– А до Пуэрто-Рико из Картахены он будет следовать один? Так?!

«А ведь это шанс», – слов не потребовалось. Они поняли друг друга без слов – это действительно был шанс, и судьба наконец улыбнулась им. Но фортуна непостоянна, как и любая женщина.

– Действуй, Герд. Только будь осторожен, мы в любом случае должны не пострадать и остаться в стороне, а лучше, если о нас никто не будет знать.

Губернатор понимал, что вот сейчас, в этот самый миг, он поставил «на кон» свою жизнь и жизнь единственного близкого ему человека. И Герд это понял и «ставку» принял.

Ранним утром, когда солнце, только-только выскочив из пучины океана, начинало свой ежедневный бег по небосклону, на горизонте появились две точки, которые ближе к полудню превратились в два великолепных трехмачтовых корабля голландской постройки.

Двадцатипушечные флейты «Святая Анна» и «Святой Петр», подойдя к порту Вилленстад, находящемуся на южной стороне Кюрасао, отсалютовали двумя холостыми выстрелами из кормовых пушек, тем самым предупредив о своем прибытии. После этого, убрав паруса и бросив якорь, легли в дрейф. Ожидание представителя администрации порта и представителя Вест-Индской компании растянулось до вечера.

Наступила ночь. И только утром, часам к девяти следующего дня, к борту «Святой Анны» подошла шлюпка с тремя чиновниками, представляющими портовую администрацию, и представителем компании, хозяйки обоих судов. Поднявшись на борт, прибывшие чиновники были встречены лично капитанами обоих кораблей. Обменявшись приветствиями, как и положено согласно давно заведенной традиции, гости вместе с капитанами поднялись на полуют в каюту капитана «Святой Анны» Эрика Эверса.

В каюте на широком столе, сделанном целиком из красного дуба, уже были приготовлены все необходимые к проверке документы на груз. Ничего нового в прибытии на борт корабля и работе портовых чиновников не было, и поэтому жизнь на обоих флейтах шла обычным порядком. Ничто не предвещало беды, да и что могло случиться, если к вечеру чиновники, усевшись в свою шлюпку, отправились восвояси с довольными улыбками на рожах и основательно потяжелевшими кошельками, да и сундучок из красного дерева, заботливо запертый на изящный навесной замок, был вынесен из каюты капитана и осторожно спущен на дно чиновничьей шлюпки. Все как всегда и ничего нового.

Утро следующего дня началось с кошмара. Не успели пробить восемь склянок и смениться вахта, как на причал в месте швартовки судов прибыло два десятка солдат под командованием молодого лейтенанта. Прибывшие разделились и уже через четверть часа, отодвинув в сторону матросов, заступивших на вахту, и не обращая внимания на возмущенные крики вахтенного офицера, расположились на шкафуте и шканцах обоих судов. К тому же они были вооружены и настроены решительно. Появление капитанов не изменило ровным счетом ничего.

Команду на обоих судах вместе с капитаном и офицерами согнали вниз на шкафут, где они орали и возмущались столько, сколько им было угодно. Расположившиеся на шканцах солдаты молчали, повинуясь лишь команде лейтенанта, держа ружья на изготовку.

Среди всеобщего гвалта и ругани хлестко прозвучали два выстрела, и двое особо нахальных маримана, попытавшиеся переть буром на «баранов с ружьями», уже громко орали, держась за филейную часть тела, пробитую пулей. Обстановка с каждой минутой накалялась и могла перерасти в нешуточную драку.