Михаил Амосов - 6748

Болгарин Борис, недавно отрекшийся от ереси богумилов, с удивлением увидел всадника, мчавшегося навстречу смерти, решил помочь тому и метким броском дротика попал в глаз Тибада. Пока тот прощался с жизнью Борис, уже осматривал его седельные сумки.

Удовлетворенный увиденным, Иоанн вернулся, как раз к началу вечери. Это для всех остальных он император, а для бога он простой прихожанин храма св. Софии, раб божий Иоанн!

Алексей через три недели высадился на Родосе во главе отряда из сорока человек и десяти лошадей. Остальных тридцать лошадей взяли в качестве платы за помощь друзья и союзники,– единоверные армяне халкедониты. Через три месяца, неустанных трудов на бранном поле, Алексей вложил в ножны гладиус, принял присягу верности, и обложил пошлиной все суда находящиеся вблизи острова. Те, кто платить отказались, были взяты в казну Стратилата для борьбы с неверными. Венецианцы совместно с Генуэзцами, а так же гвельфы с гибеллинами, совокупившись 40 40 По-моему это случилось в первый и последний раз . , совместно обратились к Иоанну с просьбой умерить пыл нового борца за гроб Господень. Император прислал в дар за службу Алексею очередной хрисовул, где даровал ему звание Франкобойцы, и красные сапоги. (Красные сапоги носили только императоры, тем, кто рискнул их одеть, снимали взамен голову.) Алексей все понял правильно и тем же днём, не предупреждая даже поваров и слуг, бежал от императорской милости в Константинополь, рассчитывая спрятаться среди врагов. Но корчмарь генуэзец за двадцать безантов выдал его госпитальерам. Алексей не стал искушать судьбу более, бежал той же ночью к единоверцам армянам, когда братья рыцари перевозили его через Золотой рог. Те, помня щедрость и честность Алексея Стратилата, посоветовали ему идти на Русь, там руки коротки и у латинян, и у греков. Что Алексей и сделал, успев сесть на последний корабль идущей до Херсонеса. В Киев он попал зимой и поступил на службы к князю Владимиру Рюриковичу, который в умных людях в то время очень уж нуждался. Владимир, Алексея без лишних расспросов, взял в свою «уную дружину», и дал терем в держание на берегу Почайны. Алексей вздохнул свободно, год занимался княжеской перепиской, однако весной он встретил монаха подозрительно похожего на брата рыцаря иоаннита аббата Ксавье, правда, без оружия. Ближе к лету он заметил, что очень часто приказчики двора св. Марии, стали заходить на его окраинную улочку. Вскоре сосед слева сдал свой двор приказчику двора св. Марии. Сотник и тысяцкий киевские злого умысла в этом деянии не нашли охрану выставлять княжескому тиуну – писарю отказались. Потому, что Князей, тут в Киеве сидит всяких много, а денег у них, как правило, мало. Людей своих для тягла городского князья не дают, всё для ратного дела берегут. Чего своих киевлян зря тревожить по делу чуждому, княжескому? Так и ушёл ни с чем Алексей от палат тысяцкого, что стояли рядом с Десятинной церковью. В Тереме затворился к князю ходил только днём, все наблюдал за соседским двором.

В среду, вечером возвращаясь от князя, Алексей увидел, что в соседский двор въезжает, под охраной десяти воинов, обоз кожами гружённый. Он как был в одной рубахе и сумой через плечо, не заходя к себе во двор, пошёл просить защиты у церкви. Там, в епископском дворце, стоя на коленях, он и встретил владыку Спиридона, возвращавшегося из Константинополя в Новгород, которому и доверился.

На исповеди Алексей сказал, помимо всего прочего, Спиридону что, к князю полоцкому он имеет письмо, написанное преподобной Евфросинией Полоцкой родной сестрой его пращура Василия. Но боится он в войну ввести, ему по праву принадлежащее, архонство полоцкое, которое и так уже войнами обезлюдело. Архиепископ, услышав это, справедливо рассудил, что еще одного князя Брячиславича 41 41 Всесла́в Брячисла́вич в 1067 году на берегу реки Черехи он разбил войско новгородского князя Мстислава Изяславича и занял Новгород . Новгород наполовину был сожжён. Всеслав захватил пленных и взял к себе в княжество иконы и утварь новгородского Софийского собора . Новгороду иметь рядом, не очень уж и удобно. Один – то ведь уже в Софию на коне въезжал, святой престол пограбил, и второй тоже может, а Мономахи на Руси перевелись и некому особенно буйных князей в Царьград отправлять, да и Царьграда православного уже лет двадцать как не было. Поэтому посоветовал он Алексею по примеру пращурки его Ефросиньи Полоцкой богу послужить, людям добро совершая. Это всяко лучше, чем сидеть слепцом в тюрьме монастырской на послушании вечном, в лучшем случае, а в худшем безглазым или увечным на торжище денег на хлеб просить, побираясь. Поразмыслив здраво Алексей согласился и, назвавшись слугою епископа, прибыл с ним в Новгород для принятия пострига.

Поначалу жизнь новгородская Алексея напугала своей беззаконностью, что ни день, то – драка, что ни вечер, то – суд епископский над провинившимися забияками. Кроме того, наличие двух католических замков – ропат в Новгороде его тоже не очень обрадовало. (Это двор святого Олафа, где сидели шведы и датчане, и прочие варяги-норманы, и двор св. Петра, где сидели купцы немецкие-имперские). Прожив в Новгороде месяца три, однажды вечером, неосторожно вышел он к мосту Великому, где встретились ему трое купцов немецких со слугами. Чего они у моста в неурочное время делали, Алексей дознаться не успел, так как окружили его гости имперские словно ворога. Стали они его теснить на мост. Алексей как мог, сопротивлялся, но силы не равны были, двенадцать немцев и он один. Но тут случайно проходил мимо конюх Спиридонов Погибель Тпрун со товарищами, увидя дело такое, несправедливство, когда двенадцать одного лупят, да еще узнав в страдальце послушника Спиридонова Алексея – человека божьего. Все, то, новгородцы ведь знали, что в постриг человек идти собрался, от радостей мира добровольно уйти и бить таких нельзя. Таких холить и лелеять надо, что бы при страшном суде слово доброе праведник замолвил перед судиёй верховным, неподкупным.

Поэтому, чтобы слово за них – грешных замолвлено было, перед неподкупным Судьёй, вступились они за Лёху. Хоть и было их всего четверо, но все одно, никто не отказался немцу рыло скосить, за дело благое, защиты послушника. Что и было ими проделано с быстротой и умением. А когда с противоположного берега прибежали на шум Михайловские, жители Михайловой улицы, всегда немцев любившие бить по-соседски, то тут пошла забава до полуночи, пока стража мостовая всех не разогнала. Разговоров на Торгу было недели на две, Алексея-сиротинку все жалели.

В тот год мор и голод случился, в благодарность за добро, на мосту, новгородцами сделанное, молодой послушник Алексей за больными ухаживал, смерти не убоясь.