Артуро Перес-Реверте - Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц (сборник)

В отдалении залаяла собака, ей отозвалась другая. Потом все смолкло. Алатристе провел двумя пальцами по усам, снова оглянулся и двинулся вперед. На подходе к дому заученным движением закинул за плечо левую полу плаща, высвобождая рукоять шпаги. Правила игры были ему хорошо знакомы. Прежде чем принять решение и выйти на улицу, он целый вечер размышлял, сидя на своем топчане и вперив взгляд в висевшее на гвозде оружие. Самое забавное, что о желании речь не шла. То есть, честно говоря, он и в эту минуту продолжал желать Марию де Кастро, но не это погнало его в ночь, и не потому, что не совладал капитан со своим вожделением, стоял он сейчас, держа руку на эфесе шпаги, нюхая воздух, как кабан, почуявший присутствие охотника со сворой собак. Нет, дело тут не в желании. «Топчешь королевский выпас», – сказали ему Гуадальмедина и Мартин Салданья. Он имеет на это право, так ему захотелось. Он всю жизнь защищал королевские выпасы от посягательств, чему порукой его рубцы и шрамы. А в койке с бабой не то важно, король ты или пешка, а совсем другое.

Дверь была не заперта. Капитан медленно приоткрыл ее, вошел и оказался в темной прихожей. Совсем не исключено, что здесь, милый друг, и подохнешь. Нынче же ночью. Он вытащил кинжал, улыбнулся кривовато, по-волчьи и, держа клинок перед собой, осторожно двинулся вперед, ощупывая свободной рукой голые стены. Где-то впереди слабенько мерцал огарок, освещая прямоугольный проем двери. Гнусное место для драки, подумал капитан, узко и отступать некуда. Однако сделал еще несколько шагов. Ибо совать голову в пасть льва по-прежнему доставляло ему какое-то извращенное наслаждение. Даже в этой несчастной Испании, которую он когда-то любил и которую теперь во всеоружии опыта глубоко презирал, даже в этой стране, где по сходной цене можно приобрести и почести, и любовь, и отпущение всех грехов оптом, остается такое, чего не купишь. И он знает, что это такое. С какой-то минуты его, Диего Алатристе-и-Тенорио, старого солдата и наемного убийцу, нельзя сковать золотой цепью, сунутой едва ли не мимоходом в севильском дворце. И в конце концов, даже при самом скверном раскладе взять с него, кроме жизни, нечего.

– Мы на месте, – сказала Анхелика.

По узкой тропинке, петлявшей меж деревьев, мы вышли к небольшому саду, окружавшему развалины монастыря, просматривавшегося насквозь. Между колоннами мерцал огонек. Добра это не сулило, и я благоразумно замедлил шаг.

– И что это за место?

Анхелика не ответила. Она тихо стояла рядом со мной, всматриваясь в это слабое свечение. Я слышал ее прерывистое дыхание. Поколебавшись мгновение, шагнул было вперед, но она придержала меня за руку. Я повернул к ней голову – профиль ее был обведен каемкой тусклого света.

– Подожди, – шепнула она.

Куда девалась ее прежняя лихость? Так и не отпуская моей руки, она двинулась через этот запущенный и одичавший сад – сухие ветки хрустели у нас под ногами.

– Легче ступай, – посоветовал я чуть слышно.

Войдя под свод колонн, мы снова остановились. Свет был ближе, и теперь яснее виднелось бесстрастное лицо моей спутницы.

– Ты меня еще любишь? – все еще тяжело дыша, вдруг спросила она.

Я воззрился на нее, разинув рот и в полной растерянности:

– Конечно.

Тогда она взглянула на меня – и так пристально, что я вздрогнул. Мерцающий огонек отражался в синих глазах, и, Богом клянусь, она была так прекрасна, что я окаменел, полностью лишившись способности рассуждать здраво.

– Что бы там ни было, помни – и я тебя люблю.

И поцеловала меня. О нет, то был не дружеский «чмок» – губы ее медленно и крепко приникли к моим губам. Потом так же медленно она отстранилась, не сводя с меня пристального взора, и указала на руины обители:

– Помоги тебе Бог!

– Бог? – переспросил я, вконец сбитый с толку.

– Ну или Сатана, если тебе это больше нравится.

И отступила, растворяясь во мраке. А на развалинах я увидел капитана Алатристе.

Признаюсь, что струсил. Страх на меня напал, как Сарданапал. Я еще не знал, в чем именно ловушка, но был уверен – я попался. И мой хозяин тоже. Я двинулся к нему со стыдом и тоской и крикнул, сам не зная зачем:

– Капитан! Засада!

Остановившись с кинжалом в руке возле прилепленной к полу свечи, он удивленно поднял на меня глаза. Я обнажил шпагу, оглянулся по сторонам, отыскивая прячущихся врагов.

– Какого черта… – начал капитан.

В этот миг – не раньше и не позже, – ну точь-в-точь как в комедиях Лопе, отворилась дверь и, привлеченный нашими голосами, возник на руинах обители молодой и хорошо одетый человек. Свернутый плащ перекинут через руку, из-под шляпы выбиваются рыжеватые волосы, шпага в ножнах, а на плечах – желтый колет, памятный мне и знакомый. Впрочем, знаком мне был не только колет, но и лицо этого кабальеро. И мне, и Алатристе. Мы его видели раньше – видели на всякого рода торжествах и церемониях, на Калье-Майор и в Прадо, а в последний раз это было совсем недавно – в Севилье. Этот надменный австрийский профиль красовался на золотых дукатах и серебряных реалах. Это был…

– Король! – воскликнул я, сорвав с себя шляпу, готовый пасть ниц, преклонить колени и решительно не зная, что мне делать со шпагой наголо.

Его величество, наш государь Филипп Четвертый, был, казалось, растерян не меньше нашего, но оправился моментально. Выпрямился, вздернул с обычной своей надменностью голову, молча обратил к нам взор. Капитан Алатристе – при взгляде на него мне внятен стал смысл выражения «как громом поражен» – успел тем не менее кинжал спрятать в ножны, а голову, наоборот, обнажить.

Я только собрался последовать его примеру, как из тьмы донеслась такая знакомая рулада – тирури-та-та. И кровь, как говорится, застыла у меня в жилах.

– Вот радость-то нежданная, – проговорил Гвальтерио Малатеста.

Возникший из тьмы, он сам казался ее воплощением, неким сгустком мрака – в черном с головы до ног, с колючим блеском в глазах, сверкающих, наподобие полированных агатов. Я заметил, что после приключений на палубе «Никлаасбергена» он прибавил к коллекции своих шрамов еще один безобразный рубец, задевший правое веко, отчего этот глаз немного косил.

– Трое голубков – да в одном силке, – прибавил итальянец с довольным видом.

Рядом послышался металлический з-з-зык – капитан Алатристе обнажил шпагу и направил острие в грудь Малатесты. По-прежнему пребывая в полнейшей растерянности, я тоже поднял свою. Итальянец сказал «трое», а не «двое». Филипп Четвертый обернулся и взглянул на него – и, хотя лицо нашего государя оставалось непроницаемо-величавым, я понял, что вновь прибывший – не из его свиты.

– Перед вами король, – с расстановкой промолвил мой хозяин.