Игорь Болгарин - Последнее плавание капитана Эриксона

Хольнер сделал длинную паузу. Он, как игрок, изучал журналиста, прежде чем открыть свои карты. И мог свести разговор на нет, если почувствует, что тот не заинтересован в продолжении. Он не хотел, а возможно, даже не имел права проиграть. В конце концов найдется другой, который примет его пока еще не высказанное предложение. У него было несколько кандидатов, и Ларсен был лишь одним из них.

Ларсен первым нарушил тишину, он постепенно начинал понимать, куда клонит Хольнер, и, чтобы закончить эту игру в прятки, решительно сказал:

– Вы хотите предложить нам деньги? Мы откажемся от них, если они пахнут порохом.

Хольнеру ответ понравился.

– Вы умный человек, господин Ларсен. С вами легко разговаривать, – потеплев лицом, сказал он. – Неужели вы не понимаете, что Швеция объявила нейтралитет еще и по той причине, что мы не считаем для себя возможным зарабатывать на войне? – И, решив, что может несколько приоткрыть свои карты, он продолжил: – Теперь о предложении. Речь не о деньгах. Просто у нас есть возможность помочь вам организовать судно для поездки в Петроград. Вы переправите туда свои гуманитарные грузы. И сделаете еще одно доброе дело, которое, как мне кажется, очень поможет красной России. Так вот. Хотел бы услышать ваш ответ: готовы ли вы к такому плаванию? Это, конечно, не прогулка, оно сопряжено с определенными опасностями. Но вы ведь прежде уже совершали подобные поездки и даже, насколько я осведомлен, были хорошо знакомы с большевиком Вацлавом Воровским? Как вы, вероятно, осведомлены, после работы здесь, у нас, он вернулся к себе, в Россию, и сейчас очень известен и авторитетен среди большевиков…

Ларсен промолчал. Он напряженно осмысливал это предложение. Что за игру затевает премьер-министр? Его «нет» явно не устроит Хольнера. Но и «да», при всей заманчивости, может слишком дорого обойтись и ему и его партии.

– Так все же, чем мы вам будем за это обязаны? – напрямую спросил Ларсен.

– Ничем. Просто Швеция заинтересована в деле, которое вы попутно, без особого труда, выполните для нас.

– Слишком щедрый подарок. Я, безусловно, согласен, – с сомнением в голосе промолвил Ларсен и добавил: – Надеюсь, вы все же посвятите меня во все тайные подробности?

– Обо всем этом – не со мной. – Хольнер протянул руку к звонку, и в кабинет почти тотчас стремительно вошел высокий, крепкий человек средних лет, с тяжелой челюстью, с лицом уже оставившего ринг боксера. Вероятно, он в приемной ждал звонка. Вошел и стал рядом с Ларсеном, словно бы для того, чтобы подчеркнуть худобу и болезненность журналиста.

– Никольс, американский предприниматель… Ларсен, редактор социал-демократической газеты, – представил их друг другу премьер-министр.

Никольс протянул руку Ларсену и начал ее так трясти, словно встретил своего давно потерянного и внезапно вновь обретенного друга. У этого американца была широкая улыбка с большими белыми зубами, которая казалась приклеенной к его лицу и, похоже, никогда с него не сходила. Наверное, она сохранялась на его лица даже во сне. Он был слишком подвижный и шумный и, вероятно, везде себя чувствовал как рыба в воде.

– Я рад знакомству! Нам нужен именно такой человек, как вы! – радостно похлопывая своими большими ручищами Ларсена по плечу, произнес он на хорошем шведском языке.

– Кому – нам? – не принимая восторженную американскую манеру общения, спокойно спросил Ларсен.

– Это потом! Потом! Не это главное! – снова осклабился в белозубой улыбке американец.

Хольнер тем временем деликатно отошел к окну и стал сосредоточенно что-то там высматривать. Он сделал свое дело и всем своим видом показывал, что все дальнейшее его уже не интересует.

– Мой друг! Меня информировали, что вы были знакомы с этим большевиком Воровским, – продолжил Никольс.

– Да, был, – Ларсен бросил короткий взгляд на стоящего у окна Хольнера. – Но его попросили убраться из Швеции.

Ларсен понял, что Хольнер в подробностях посвятил Никольса о депортации Воровского из Стокгольма, потому что американец покачал головой и развел руками: дескать, он понимает премьер-министра, который, увы, испытывал давление.

– Но все оказалось к лучшему, друг мой! Сейчас Воровский в России – один из самых влиятельных большевиков, – радостно произнес Никольс. – А нам необходимо установить надежные связи с Россией, чтобы уже в самое ближайшее время можно было провести с большевистским правительством важные официальные переговоры. Надеюсь, вы понимаете, что об этом нашем разговоре никто не должен знать… Итак, я все сказал, и теперь, друг мой, надежда только на вас.

– На меня? – удивился Ларсен. – Почему на меня?

– Видите ли, большевики очень недоверчивы… Их, конечно, можно понять, – начал объяснять Никольс и взял Ларсена за руку. – Вы знаете Воровского, Воровский знает вас. Это уже много. Вам большевики поверят. Или уж, во всяком случае, внимательно вас выслушают. А если выслушают, то не смогут от наших предложений отказаться. Речь пойдет о взаимовыгодной торговле. Более подробно и предметно поговорим несколько позже.

– Почему же? Не люблю неопределенность. Выкладывайте все сейчас! – не попросил, а уже потребовал Ларсен. – Мне важно знать все, до самых мельчайших подробностей.

– Будут подробности, но несколько позже. Прежде всего, надо найти пароход с отчаянным экипажем, который рискнул бы и уже в ближайшие дни смог отправиться в блокадный Петроград. Обстановку там вы, вероятно, знаете? – спросил Никольс.

– Война.

– Не-ет, не просто война. Там Гражданская война. Она всегда более свирепа и крайне беспощадна. Что же я буду излагать вам подробности, если вся эта моя затея пока висит в воздухе? Найдется походящий пароход – испарится неопределенность, тогда и обсудим детали, – на этом американец, похоже, поставил точку, но что-то вспоминая, попридержал руку Ларсена в своей: – Да, вот еще что, вам будет приятно узнать: и вас и экипаж парохода, который согласится отправиться в Петроград, мне поручено застраховать от любых рисков. Сумма, которую вы получите по возвращении, надеюсь, не покажется вам недостаточной.

Эриксон любил море. Хотя, по правде сказать, он увидел его уже в юношеском возрасте, а до этого времени при слове «море» он представлял себе озеро Венерн, на берегу которого стоял его родной городок Карлстад. Оно было большое, и его дальний противоположный берег лишь в ясную погоду, когда воздух по-осеннему чист и прозрачен, иногда виднелся вдали узкой полоской. Если такое озеро, какое же тогда море? А океан? Эти мысли не покидали мальчишку Густава до тех пор, пока однажды он не увидел настоящее море.

Семья жила бедно, из трех братьев лишь только один выбился в люди: Юхан. В праздничные дни он присылал им какие-то подарки. И мать Густава во время редких ссор упрекала отца: «Ах, какая я была глупая! Вышла бы замуж за твоего брата Юхана, и жила бы себе, как в раю».