Александр Дюма - Королева Марго

– Но, ваше величество...

– Мое величество избивает и уничтожает сейчас всех некатоликов! Такова моя воля! Вы не католик? – крикнул Карл IX, в котором гнев все время нарастал, как некий чудовищный морской прилив.

– Государь! Вспомните ваши слова: «Мне нет дела до вероисповедания тех, кто верно мне служит!» – сказал Генрих.

– Ха-ха-ха! – залился зловещим смехом Карл. – Ты, Анрио, просишь меня вспомнить мои слова! Verba volant [9], как говорит моя сестричка Марго. Посмотри на тех, – продолжал он, показывая пальцем на город, – разве они плохо служили мне? Разве не были храбры в бою, мудры в совете, неизменно преданы? Все они были хорошими подданными! Но они – гугеноты! А мне нужны только католики.

Генрих молчал.

– Пойми же меня, Анрио! – воскликнул Карл IX.

– Я понял, государь...

– И что же?

– Государь, я не понимаю, почему король Наваррский должен поступить не так, как поступили столько дворян и столько простых людей. Ведь в конце концов все эти несчастные гибнут потому, что им предложили то самое, что вы, ваше величество, предлагаете мне, а они это отвергли так же, как отвергаю я.

Карл схватил молодого короля за руку и остановил на нем свой, обычно тусклый, взгляд, начинавший теперь светиться зверским огнем.

– Ах, так ты воображаешь, что я брал на себя труд предлагать перейти в католичество тем, кого сейчас режут? – спросил Карл.

– Государь, – сказал Генрих, высвобождая руку, – ведь вы умрете в вере своих отцов?

– Да, черт подери! А ты?

– Я тоже, государь, – ответил Генрих.

Карл зарычал от бешенства и дрожащей рукой схватил лежавшую на столе аркебузу. Генрих прижался к стене, пот выступил у него на лбу, как в смертной истоме, но, благодаря своему огромному самообладанию, внешне он был спокоен и следил за всеми движениями страшного монарха, застыв на месте, как птица, завороженная змеей.

Карл IX взвел курок аркебузы и в слепой ярости топнул ногой.

– Принимаешь мессу? – крикнул он, ослепляя Генриха сверканием рокового оружия.

Генрих молчал.

Карл потряс своды Лувра самым ужасным ругательством, какое когда-либо произносилось человеком, и лицо его из бледного сделалось зеленоватым.

– Смерть, месса или Бастилия! – прицеливаясь в короля Наваррского, крикнул он.

– Государь! Неужели вы убьете меня, своего брата? Генрих Наваррский, с его несравненной силой духа, являвшейся одним из его самых лучших душевных качеств, воздержался от прямого ответа на вопрос Карла IX: отрицательный ответ, вне всякого сомнения, повлек бы за собой гибель.

Как это бывает, тотчас же вслед за пароксизмом ярости началась реакция: Карл IX не повторил вопроса, который он только что задал королю Наваррскому; после минутного колебания, когда он только глухо хрипел, он повернулся к открытому окну и прицелился в человека, бежавшего по набережной на противоположном берегу реки.

– Должен же и я кого-нибудь убить! – крикнул Карл IX, бледный как смерть, с налитыми кровью глазами.

Он выстрелил и уложил бежавшего на месте.

Генрих вскрикнул.

Карл IX в страшном возбуждении начал безостановочно перезаряжать свою аркебузу и стрелять, радостно вскрикивая при каждом удачном выстреле.

«Я погиб, – подумал король Наваррский, – как только ему не в кого будет стрелять, он убьет меня».

Вдруг сзади раздался голос:

– Ну как? Свершилось?

Это была Екатерина Медичи, которая вошла неслышно, под гром последнего выстрела.

– Нет, тысяча чертей! – заорал Карл IX, швыряя на пол аркебузу. – Нет! Упрямец не хочет!..

Екатерина не ответила. Она медленно перевела взгляд на Генриха Наваррского, стоявшего так же неподвижно, как одна из фигур на стенном ковре, к которому он прислонился. Потом Екатерина снова посмотрела на Карла, как будто спрашивая взглядом: «Тогда почему же он жив?».

– Он жив... Он жив... – заговорил Карл IX, он прекрасно понял ее взгляд и без колебаний ответил на него:

– Он жив потому, что он мой родственник.

Екатерина усмехнулась.

Генрих заметил ее усмешку и понял, что ему надо бороться прежде всего с Екатериной.

– Сударыня, я отлично понимаю, что все это – дело ваших рук, а не моего шурина Карла, – сказал он, – это вам пришла в голову мысль заманить меня в ловушку; это вы задумали сделать из вашей дочери приманку, чтобы погубить нас всех, и это вы разлучили меня с моей женой, чтобы избавить ее от неприятного зрелища и чтобы она не видела, как меня убьют у нее на глазах...

– Да, но этого не будет! – раздался чей-то прерывистый и страстный голос, который Генрих мгновенно узнал и который заставил Карла IX вздрогнуть от неожиданности, а Екатерину от ярости.

– Маргарита! – воскликнул Генрих.

– Марго! – сказал Карл IX.

– Дочь! – прошептала Екатерина.

– Ваше величество, – обратилась Маргарита к Генриху, – вы обвиняете и меня, и вы правы и не правы; правы, ибо я действительно оказалась орудием гибели всех вас; не правы, ибо я не знала, что вас ждет гибель. Сама я, сударь, жива только благодаря случайности или, быть может, забывчивости моей матери. Но как только я узнала, что вам грозит опасность, я тотчас вспомнила о моем долге. А долг жены – разделять судьбу мужа. Изгонят вас – я пойду в изгнание; посадят в тюрьму – я пойду за вами; убьют – я приму смерть.

Она протянула руку Генриху, и он сжал ее если не с любовью, то с благодарностью.

– Бедняжка Марго! Ты лучше бы уговорила его стать католиком, – сказал Карл IX.

– Государь, поверьте мне, – со свойственным ей чувством собственного достоинства ответила Маргарита, – ради вас самих не требуйте подлости от члена вашей королевской семьи.

Екатерина многозначительно взглянула на Карла.

– Брат! – воскликнула Маргарита, которая поняла страшную мимику Екатерины так же хорошо, как и Карл IX. – Вспомните, что вы сами дали мне его в супруги!

Карл IX, под действием повелительного взгляда матери, с одной стороны, и умоляюще глядевших на него глаз Маргариты, с другой, некоторое время пребывал в нерешительности, но в конце концов Ормузд взял верх над Ариманом [10].

– Сударыня, – сказал он на ухо Екатерине, – Марго права: ведь Анрио – мой зять.

– Да, – ответила сыну, тоже на ухо. Екатерина, – Да... Ну, а если бы он не был зятем?

Вернувшись к себе, Маргарита тщетно пыталась разгадать, что сказала на ухо Карлу IX Екатерина Медичи и почему на этом сразу прекратился чудовищный спор о жизни и смерти короля Наваррского.

Все утро Маргарита ухаживала за Ла Молем и отгадывала загадку, которую ум ее не мог постигнуть.

Король Наваррский остался в Лувре пленником. Преследование гугенотов достигло апогея. За ужасной ночью наступил день еще более чудовищных избиений. Колокола не ударили в набат, а вызванивали «Те Deum» [11], но радостные звуки меди, раздававшиеся над пожарами и убийствами, казались при свете солнца еще тоскливее, чем похоронный звон в темноте предшествующей ночи. Кроме того, произошло небывалое событие: в эту ночь боярышник, обычно расцветающий весной, а в июне теряющий свой душистый наряд, расцвел снова, и католики, увидев в этом чудо, решили сделать его всеобщим достоянием и, сделав Бога своим сообщником, устроили процессию с крестами и хоругвями к Кладбищу невинно убиенных, где внезапно расцвел боярышник. Это как бы небесное благословение резни удвоило рвение убийц. И в то время, когда каждая улица, каждая площадь, каждый перекресток, когда весь город превращались в арену убийств, Лувр уже стал братской могилой всех протестантов, оказавшихся там в момент сигнала; в живых остались только король Наваррский, принц Конде и Ла Моль.