Такаси Мацуока - Стрелы на ветру

Старк надел куртку, прихватил шляпу и перчатки и двинулся к трапу. Когда он вышел на палубу, Кромвель и его невеста, Эмилия Гибсон, как раз завершили молитву и поднялись на ноги.

– Доброе утро, брат Мэтью, – поприветствовала Старка Эмилия.

Волосы девушки были спрятаны под клетчатый чепчик; простенький хлопчатобумажный жакет, подбитый ватой, и обмотанный вокруг шеи старый шерстяной шарф защищали ее от холода. На правое ухо из-под чепчика спускался золотистый локон. Эмилия потянулась было к этому локону и остановилась, словно чего-то застеснявшись. Как это там говорится? «Не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Забавно. Почему-то при виде этой девушки ему приходят на ум библейские строки. Может, ей и вправду на роду написано сделаться женой проповедника. На миг чело Эмилии затуманилось, но потом бирюзовые глаза девушки вновь вспыхнули радостным светом:

– Наша молитва разбудила вас?

– Что может быть лучше, нежели проснуться под звуки Слова Божьего? – отозвался Старк.

– Аминь, брат Мэтью, – подал голос Кромвель. – Разве не сказано: «Не дам сна очам моим и веждам моим дремания, доколе не найду места Господу»?

– Аминь, – хором откликнулись Эмилия и Старк.

Кромвель величественным жестом указал на лежащую перед ними землю:

– Вот это, брат Мэтью, и есть Япония. Сорок миллионов душ, обреченных на вечное проклятие – если только не спасут их милость Божья и наши самоотверженные труды.

Насколько видел Старк, весь берег был покрыт различными строениями. Большинство из них были невысокими, не выше трех этажей, и весьма непрочными на вид. Город был огромен, но казалось, будто он способен рухнуть под сильным порывом ветра или сгореть от одной-единствен-ной спички. Лишь дворцы, выстроившиеся вдоль берега, и могучая белая крепость с черными крышами, расположенная примерно в миле от берега, не производили такого впечатления.

– Готовы ли вы, брат Мэтью? – спросил Кромвель.

– Да, брат Цефания. Я готов, – отозвался Старк.

Сохаку, настоятель монастыря Мусиндо, сидел в ходзё, крохотной комнатке для медитации, полагавшейся всякому дзэнскому мастеру, проживающему при храме. Он сидел неподвижно, застыв в позе лотоса и полуприкрыв глаза – ничего не видя, ничего не слыша, ничего не ощущая. За окном щебетали птицы. По комнате пронесся легкий ветерок, поднявшийся с восходом солнца. На кухне загромыхали горшки – монахи готовили очередную трапезу.

Им не следовало так шуметь! Поймав себя на этой мысли, Сохаку вздохнул. Ну что ж, на этот раз он просидел на пару минут дольше. Все-таки какой-то успех. Скрипнув зубами от боли, настоятель руками снял правую ногу с левого бедра и положил на пол. Потом, откинувшись назад, он снял левую ногу и блаженно выпрямился. Ах! Какое наслаждение можно получить, всего лишь вытянув ноги! Воистину, жизнь есть дар и тайна. С кухни снова донесся грохот посуды, и кто-то засмеялся. Кажется, Таро. Недисциплинированный ленивый дурень.

Сохаку встал и размашистым шагом покинул ходзё; в глазах его застыла ледяная мрачность. Его походка не имела ничего общего с неспешными, осторожными движениями дзэнского монаха, которым он теперь являлся. Нет, он шел быстро и напористо, как ходят те, кто не допускает мысли об остановке или отступлении, – как он привык ходить в те времена, когда еще не принес двухсот пятидесяти обетов монаха. Тогда его звали Танака Хидетада, и он был вассалом Окумити-но-ками Киёри, покойного князя Акаоки, и командовал его кавалерией.

– Недоумки! – С этим возгласом Сохаку переступил порог кухни.

Завидев его, трое крепко сбитых мужчин в коричневых рясах дзэнских священнослужителей рухнули на колени и уткнулись лицами в пол.

– Вы где, по-вашему, находитесь? Чем, по-вашему, вы занимаетесь? Чтоб вам и вашим отцам во всех оставшихся воплощениях рождаться женщинами!

Трое коленопреклоненных монахов не издали ни звука и не шелохнулись. Сохаку знал, что они будут пребывать в этом положении до тех самых пор, пока он не позволит им подняться. Настоятель смягчился. Ведь на самом деле, если так посмотреть, они – хорошие люди. Верные, храбрые, дисциплинированные. Им тоже нелегко дается монашество.

– Таро!

Таро слегка приподнял голову и взглянул на Сохаку снизу вверх.

– Слушаю!

– Отнеси господину Сигеру его завтрак.

– Слушаюсь!

– И будь осторожен. Я не желаю больше терять ни одного человека, даже такого бесполезного, как ты.

Таро улыбнулся и поклонился. Он понял, что Сохаку больше не сердится.

– Слушаюсь! Сейчас же будет исполнено!

Сохаку вышел. Таро и другие два монаха, Мунё и Ёси, поднялись с колен.

– В последнее время господин Хидетада постоянно не в духе, – заметил Мунё.

– Ты хотел сказать – почтенный настоятель Сохаку? – уточнил Таро, наливая в миску молочный суп.

Ёси фыркнул.

– Конечно, он не в духе, как его ни назови! Десять часов медитации ежедневно! И никаких занятий с мечом, копьем или луком. Кто же не взбесится от такой жизни?

– Мы – самураи клана Окумити, – назидательно произнес Таро, аккуратно нарезая маринованную редиску. – И должны повиноваться нашему господину, что бы он ни приказал.

– Верно, – согласился Мунё. – Но разве мы также не обязаны исполнять его приказы с радостью?

Ёси снова фыркнул, но ничего на этот раз не сказал. Вместо этого он подхватил метлу и принялся подметать кухню.

– «Когда лучник промахивается мимо цели, – сказал Таро, цитируя Конфуция, – он должен искать причину в себе». Не нам порицать вышестоящих.

Он поставил суп, нарезанные овощи и плошку с рисом на поднос. Когда Таро покинул кухню, Мунё принялся мыть посуду, внимательно следя за тем, чтоб она больше не грохотала.

Стояло чудесное зимнее утро. Холод, проникающий под тонкую рясу, взбодрил Таро. Как прекрасно было бы перейти речку, протекающую за храмом, и постоять под ледяным водопадом! Но, увы, подобные удовольствия теперь запретны для него.

Впрочем, Таро был уверен, что запретам этим длиться недолго. Возможно, нынешний князь Акаоки и не чета своему деду, но все же он – Окумити. Война близится. Это очевидно даже столь ничтожному человеку, как он, Таро. А когда бы ни вспыхивала война, мечи клана Окумити всегда в числе первых обагрялись вражеской кровью. Они и так уже слишком долго ждали. Когда начнется война, они недолго будут оставаться монахами.

Таро легко ступил на дорожку, ведущую от главного зала к жилому крылу. Дорожка была вымощена галькой. После дождя галька становилась предательски скользкой. А в сухую погоду она шуршала при каждом шаге. Настоятель Сохаку пообещал на год освободить от дежурства по конюшне того, кто первым сумеет бесшумно пройти по этой дорожке десять шагов. Пока что Таро добился наилучшего результата, но и его шаги еще нельзя назвать бесшумными. Придется тренироваться дальше.